Я верю в чудеса. И не стесняюсь этого. Я верю, что Богу возможно все, что «гора поднимается и ввергается в море», слепые прозревают, больные исцеляются, а мертвые оживают. И что можно попросить у Господа «ерунду», до которой Ему, с Его «заботами», и дела быть не должно, и получить. И это тоже будет чудо. Верю и знаю – сама получала.

Но самое большое Чудо для меня – это человек. Не только великий, гениальный и знаменитый, но и какой-нибудь маленький, неказистый, совсем обычный… Или, наоборот – необычный. Грубый, неприятный, грязный, пьяный. Которого ты стараешься побыстрее обойти стороной, чтобы не испачкать свой белый воротничок. Но он вдруг делает что-то такое, чего от него никто не ожидает – доброе, человеческое или даже героическое. И ты понимаешь, что все неприятное – это внешнее, наносное, случайное. Шелуха. Или что-то, что тебе просто показалось. А в душе у этого человека – Христос. Иногда очень глубоко, иногда близко. И вот это и есть настоящее – то, что в сердце.

Ты смотришь на этого человека, и текут слезы, теплеет внутри. И хочется самому стать лучше. Это ли не настоящее чудо?

О противных подростках...

Таким чудом стали для меня недавно два паренька-подростка в магазине.

Я набрала продуктов и ждала своей очереди на кассу. Впереди меня стояла бабушка. Старенькая, сгорбленная и по виду очень бедная. В трясущихся морщинистых руках у нее была допотопная хозяйственная сумка, вся штопанная-перештопанная. А покупала она молоко, хлеб и четыре картофелины – это я хорошо тогда запомнила.

От наблюдений за бабушкой меня отвлек мерзкий ржач, по-другому и не назовешь. С нами в очереди стояли те самые подростки. Как раз перед бабушкой.


Господи, благослови детей, зверей и пьяных Дедов Морозов.

Они взяли чипсы, колу, «набор подростка», в общем, и обсуждали девчонку, которая проходила мимо. Отвратительно так обсуждали. Знаете, как это бывает. Когда у пацана еще сопли пузырями, тайком спит с каким-нибудь плюшевым мишкой, чтобы ночью не было страшно в темноте, а при этом пытается доказать всем и самому себе, что он – искушенный мужик, уставший от этой жизни. «Удивите меня хоть чем-то…»

В общем, вели они себя, как классические противные подростки. У меня, честно говоря, даже глаз из-за них задергался. И захотелось тоже сказать что-то противное. Наконец, они расплатились и стояли недалёко от кассы, продолжая ржать и действовать всем окружающим на нервы.

Кассир пробила бабушке ее нищенские покупки, и та начала искать в своей сумке кошелек. Искала долго. Очередь дергалась – и я вместе со всеми.

– Ну сколько можно? – сказал кто-то.

– Давайте уже быстрее! – поддакнул другой.

Бабушка не нашла кошелек и заплакала. Бессильными старческими слезами. Тихо и обреченно. Кассир уже хотела делать отмену, и тут вдруг подбежали те двое.

– Я заплачу, – выпалил один.

– Нет, я, – начал спорить с ним второй.

– Да пошел ты!

– Бабушка, давайте я!

Так они несколько секунд препирались, а потом решили скинуться. Так и заплатили.

Старушка подняла на них глаза, и слезы покатились еще сильнее. Мальчишки растерянно на нее посмотрели и сунули ей в сумку еще какие-то деньги.

Тогда плакала не только бабушка. Заплакала кассир, судорожно вздохнул сзади меня какой-то огромный дядька. Да я и сама, честно говоря, прослезилась.

И я все вспоминаю их глаза. Бабушки – обреченные и сначала недоверчивые. А потом потеплевшие и благодарные. В которых все – и ее тяжелая жизнь, и усталость, и бессилие. И надежда, и робкое «Спасибо». И глаза мальчишек… Растерянные, детские и даже удивленные – что бывает и так, как у этой бабушки. А потом – смущенные. Как будто они сами от себя, «уставшие от жизни», не ожидали такой сентиментальности, но ничего поделать с собой не смогли.

Пошаркала к выходу бабушка, пришли в себя подростки и опять, заржав над чем-то, пошли из магазина. А очередь молчала. Не только я, все, наверное, боялись вздохнуть и спугнуть то чудо, которое мы увидели. Когда отпала шелуха и показалась живая душа этих мальчишек – трепетная, чистая, неравнодушная. А то противное? А это все временно, это уйдет. И останется настоящее – та искорка, то чудо любви. Тронутый чужим горем детский взгляд. И: «Бабушка, давайте я». Дай им Бог пронести это через всю жизнь.

О Наташке-бомжичке...


Чудом стала для меня Наташка. Бомжичка и алкоголичка. Она много лет побиралась у нашего храма. В конце концов какой-то такой же пьяный хахаль ударил Наташку бутылкой по голове, ее увезла скорая и больше мы ее не видели. Мы с прихожанами искали ее по приютам, больницам, но не нашли. Жива она или нет, никто не знает.

Честно говоря, от нее уже давно мало кто ждал чего-то путного. Периодически она напивалась почти до смерти, у нее отказывала печень, она валялась на земле черная, еле дышавшая и стонавшая: «Девочки, спасите, я не хочу умирать, я больше не буду…»

Наши прихожане собирали ей деньги, вещи, отправляли в приюты для бездомных, где ее отмывали, спасали, лечили, искали работу и даже красили волосы. Мы облегченно вздыхали, а через несколько месяцев она сбегала оттуда и со словами: «Ленка, я так по вам по всем соскучилась» опять пьяная появлялась у нас на паперти.

К ней давно все привыкли и даже любили. Да, именно – любили. Какая-никакая, а давно своя.

Нет, иногда у нее бывали «проблески». Тогда она просила моего мужа Вадима, к которому относилась с особой теплотой, купить ей то крестик, то молитвослов и обещала начать новую, светлую и сугубо богоугодную жизнь. Но все это было ненадолго.

А потом мой муж заболел. Было это полтора года назад. Мы до сих пор не знаем точно, что тогда случилось, но состояние его было ужасным, а врачи в больнице паниковали и ставили рак. В итоге все это не подтвердилось. Но тогда я выла белугой, не вылезала из больницы, где он лежал, и бегала по подворью с выпученными от ужаса глазами. Я старалась об этом не говорить. Просто потому, что не могла – было очень страшно. Но новость быстро разлетелась и о нашей беде узнали и околохрамовые бомжики.

Помню, однажды я с обезумевшим взглядом бежала из больницы на службу, и тут меня остановила Наташка.

– Как твой-то? – спросила она меня. – Мы все молимся.

– Все… Все молимся! – важно закивали ее «коллеги». – Ты ему передай, чтобы он не того… Чтобы уххх!!!!…

И, не выдержав эмоций, один из бомжиков упал навзничь и захрапел.

А Наташка тяжело встала и, пошатываясь, доковыляла до меня.

– Лен, мы это… Мы деньги для тебя собрали… Мы ж понимаем. Возьмешь?

И она протянула мне грязный пакетик.

Опухшая, пахнущая застарелым перегаром, с обветренным лицом, Наташа стояла и смотрела на меня. Из «глубины» этих лохмотьев и вони на меня вдруг взглянула простая женщина. Которая понимала и мою боль, и мой страх… Наверное, сама когда-то переживала такое. Не всегда же она была вечно пьяной бродягой. Она жалела меня, хотела как-то помочь, поддержать.

Полностью опустившаяся, она, в один из самых сложных моментов в моей жизни, отдала все, что у нее было – молитвы, любовь и эти деньги.

И это было чудо. Чудо любви! Я видела перед собой того самого евангельского ближнего. И ближе в тот миг не было никого. Я, она и Христос. И другие бомжи, которые тоже собрали мне свои копейки.

– Не побрезгуешь, Лен?..

– Глупая ты, Наташка! И спасибо тебе, родная.

Да… Наташка… Как же я хочу верить, что она еще жива.

О парне, похожем на привидение...

Таким чудом как-то стал для меня парень, очень напоминавший привидение. Волосы выкрашены в иссиня-черный цвет, и сам весь черный, челка зеленая. Пирсинг везде. В ушах – тоннели, из-за которых мочки практически лежали на плечах. И кольцо с черепушкой на полпальца. Встретила я его не на какой-нибудь вечеринке готов, а в Покровском монастыре, в очереди к мощам Матронушки.

Я тогда прямо глаз от него оторвать не могла. И все думала: «Его-то каким ветром сюда занесло? Никак поглумиться над нами, «мракобесами», пришел».

Парень заметил этот мой взгляд, улыбнулся и подмигнул так игриво. Мол: «Че, тетка, не ожидала такого гарного хлопца в вашем «захолустье» встретить? Вдарим рок в этой халабуде?»


«С утра нажрался!» – что случилось с обруганным всеми дядей Колей.

Я быстренько отвернулась и на всякий случай отодвинулась подальше. И в этот момент услышала, как разговаривали между собой две женщины, тоже стоявшие рядом. Одна другой жаловалась, что что-то случилось на работе и деньги заплатят не раньше, чем через две недели… А у нее сын болеет. И не то что лекарств купить, а и жить не на что. С этим, собственно, и пришла она сюда – к Матронушке.

Периодически женщины тоже косились на странного парня с пирсингом. И, как и я, пытались от него отодвинуться – странный ведь тип, подозрительный.

А он слушал-слушал, а потом достал 5000 рублей и протянул той, которая на жизнь жаловалась. Совершенно незнакомой женщине, которая на него еще и смотрела совсем не по-доброму. Она отказывалась, а он всучил ей все-таки деньги и отвернулся, чтобы лишних разговоров не было. Даже благодарность выслушал как бы вполуха.

Женщины замолчали. Молились или думали о чем – не знаю. Молчала и я, сгорая со стыда. Но знаю точно – что-то изменилось вокруг.

Как будто Сам Господь оказался рядом с нами в этой очереди. Коснулся сердец. И сразу стало тепло.

И захотелось благодарить всех: и Бога, и парня того, и Матронушку…

Подошли мы к мощам, перекрестились, приложились. И парень тоже. И разъехались по своим делам.

А я долго еще думала. Вот судим мы по внешности, по чему-то еще. А ведь каждый, абсолютно каждый человек – это образ и подобие Божие. Как бы научиться видеть это настоящее. Посмотреть в глаза и увидеть то, что есть на самом деле. Увидеть Чудо. Не отодвинуться брезгливо, а полюбить. Полюбить Христа, который живет в сердце. Ведь однажды именно это сердце, спрятанное под грязными лохмотьями, под пирсингом и тоннелями, может согреть и спасти тебя. И ближе него никого не будет.

Елена Кучеренко.