Память святого мученика  Иринарха

Святой Иринарх происходил из города Севастии1. В юном возрасте он был палачом при мучениях святых мучеников. Во время истязания правителем Максимианом, при Диоклитиане, святых семи жен, Иринарх был просвещен благодатью Божиею: видя жен, мучимых ради Христа и посрамляющих мучителя, он дерзновенно исповедал Христа и назвал себя христианином. Тогда, по повелению правителя, он был ввержен в болото, откуда вышел невредимым, и затем в огненную печь, но и она не причинила ему никакого вреда. После этого его усекли мечем, в 303 году.

________________________________________________________________________

1 Здесь разумеется Севастия в Армении, называемая Севастией Армянской, – в отличие от Севастии Каппадокийской.

 

Страдание святого преподобномученика Стефана Нового

Родиною преподобного Стефана была столица греческого царства — Константинополь. Родители его отличались благочестием и нищелюбием. Имея двух дочерей, они скорбели о том, что Бог не давал им сына, — так как они желали иметь наследника мужеского пола. Стараясь привлечь на себя милость Божию, они благотворили нищим и усердно молились Господу, испрашивая у Него рождение мальчика. Особенно же ревностно изливала сердце свое в слезных молитвах пред Богом мать преподобного Стефана, по имени Анна, подражая в сей ревности соименной ей матери пророка Самуила1.

В одну из пятниц, стоя на молитве во Влахернском храме2, она обратила взор свой на икону Пречистой Владычицы и со слезами молила Ее, даровать ей сына; при этом она дала обет Матери Божией — если молитва ее исполнится — принести дитя в дар Единородному Сыну и Слову Божию, от Пречистой воплощенному. Утомленная долгой молитвой и слезами, она за­былась сном в храме и во время сна увидела Владычицу нашу, Пресвятую Богородицу, сияющую неизреченною красотою. Царица Небесная обратилась к ней с такими словами:

— Иди с миром, женщина, ибо ты имеешь во чреве сына, по прошению твоему.

Сказав это, Владычица сделалась невидимою. Анна же, сна­чала воспрянув как бы от ужаса, потом пришла в великую радость и, возвратившись домой, действительно, почувствовала, что зачала во чреве своем.

В это время, при благочестивом царе греческом Анастасии (не том, который вступил на престол после Зенона и был еретиком3, а другом, вступившем на царство позднее4, был избран и возведен на патриаршество. в Царьграде святой Герман5. В день поставления нового патриарха толпы народа стекались в храм святой Софии взглянуть на новоизбранного святителя. Среди народа находилась и Анна с своим мужем, уже непраздная. В то время, как она стояла в церкви, слу­чилось патриарху проходить мимо нее. Анна воскликнула, обра­щаясь к святителю:

— Благослови, отче, зачатое во чреве моем!

Взглянув на нее и внутренними очами провидя будущее, патриарх сказал:

— Да благословит то (зачатое) Господь молитвами святого первомученика!

Этими словами он предсказал, что от Анны имеет ро­диться дитя мужеского пола, которое будет названо Стефаном, в честь первомученика Стефана. Пророчество святого патриарха сопровождалось и как бы подтверждалось чудесным знамением: из уст его, во время произнесения пророчества, исходил вместе с словами огненный пламень, что ясно видела Анна (как она потом говорила, подтверждая свои слова клятвою).

Когда прошло определенное число дней, Анна родила младенца мужеского пола; и наречено было имя ему Стефан, согласно пророчеству святого патриарха Германа6. В вечер вели­кой субботы новорожденный младенец и был крещен самим же патриархом.

В день очищения своего, счастли­вая мать, взяв младенца, принесла его в церковь Пресвятой Богородицы, что во Влахернах, и, держа его на руках, стала пред честною иконою Царицы Небесной, пред которою мо­лилась прежде о даровании ей сына. Взирая на икону, она сказала:

— Приими, Пречистая, сего возлюбленного сына моего, которого Ты даровала мне; приими того, кого я еще до зачатия обещала посвятить Тебе и Твоему Единородному Сыну. Тебе, после Бога, я вручаю его. Ты ему будь и Матерью, и Питательницей, и Промыслительницей о нем.

Это и многое другое сказавши и помолившись пред святою иконою, она возвратилась в дом свой и со всем усердием питала своего сына.

Между тем, после Анастасия на престол царский вступил Феодосий7, после же Феодосия — Лев Исаврянин8. Во всё это время блаженный отрок Стефан рос телом и укреплялся духом, изучая Божественные Писания. При помощи благодати Господней, он преуспевал в разуме и премудрости Божией, ибо проявлял большую ревность к чтению святых книг, поучаясь в законе Божием день и ночь; особенно он любил читать творения святого Иоанна Златоустого.

Наступили великие смуты в Церкви Божией из-за иконоборческой ереси самым ревностным последователем которой был сам царь, Лев Исаврянин. Последний сделался иконоборцем под влиянием еврейских волхвов, о чем существует такое сказание.

За несколько лет до царствования Льва Исаврянина некоторые евреи, вышедшие из Лаодикии Финикийской9, пришли к Изифу, одному из князей аравийских10. Ложно пророчествуя и совершая волхвования, они обещали ему сорок лет жизни и господства над Аравитянами, если он повелит во всей своей области повыкидать из церквей святые иконы и уничтожить их. Изиф поверил им и издал приказ, чтобы повсюду честные иконы выкидывались из церквей и предавались бы огню. Но, Бог, отмщений Господь поразил его, так что он умер не прожив и одного года. Сын его, вступив на княжество вместо отца, хотел предать тех евреев лютой казни, как ложных пророков и волхвов; но они, спасаясь от гнева княжеского, покинули Аравию и бежали в Исаврию.

Однажды они отдыхали там около одного источника. И вот идет мимо юноша — исаврянин, именем Лев, человек боль­шого роста и весьма красивый. Он захотел отдохнуть у того же источника, у которого сидели еврейские волхвы, и, сойдя с пути, сел вместе с ними. Взглянув на юношу, волхвы начали предсказывать ему, что он будет царем в Греции. Будучи незнатного происхождения и к тому же бедным, едва добывающим себе пропитания посредством одного незатейливого рукоделия, Лев не поверил евреям. Но те настойчиво повто­ряли свое пророчество, говоря, что он непременно будет ца­рем, если поклянется им — когда восприимет царство, сделать то, чего они попросят тогда у него. И он поклялся им в находившейся недалеко от того места церкви святого Феодора исполнить их просьбу; после сей клятвы они разошлись.

Вскоре после того юноша тот был зачислен патрицием Сесинием11 в войско и здесь быстро возвысился и стал спафарием12. Потом император Анастасий II дал ему титул патриция и назначил областеначальником в Малой Азии. По смерти Анастасия, царем был провозглашен Феодосий, но Лев не признал его и поднял восстание. По попущению Божию, ему удалось свергнуть Феодосия и самому завладеть царским престолом. Сначала он был благочестив и православным ца­рем, но потом совратился в нечестие, ибо скоро пришли к нему те евреи, которые посредством волхвований предсказали ему царство. Они напомнили Льву об его обещании, подкрепленном клятвою, и говорили, что теперь настало время исполнить то, чего они попросят у него. Царь спросил их:

— Чего же вы хотите от меня?

Они же будучи врагами Христа и христианской веры, не про­сили у него ни золота, ни серебра, ни иных каких-либо сокровищ, но потребовали, чтобы он выбросил из церквей Божиих святые иконы.

— Царь! — говорили они, — если ты сделаешь это, то Бог на многие годы сохранит твое царствование; если же не сделаешь, то скоро лишишься и царства, и жизни.

Помня, что первое пророчество тех волхвов о получении им царства исполнилось, Лев боялся, что исполнится и это пророчество о потери им царства вместе с жизнью, если он не послушает их. Посему он издал указ, повелевая выки­дывать святые иконы из церквей и домов и попирать их ногами; при этом, нечестивый царь называл иконы идолами, а поклоняющихся им — идолопоклонниками.

И была великая смута в церкви Христовой, так как одни повиновались царскому повелению, выбрасывали честные иконы

и топтали их, другие же сопротивлялись царю и претерпевали за иконопочитание многие муки. Святый Герман патриарх Константинопольский тоже не приобщился царскому зловерию и сильно сопротивлялся нечестивому повелению Льва. За это царь с бесчестием изгнал святого с патриаршества, а на его место поставил единомышленника своего, некоего Анастасия еретика13. И многие епископы и клирики претерпевали тогда различные мучения за то, что покланялись святым иконам.

В Царьграде, при церкви святой Софии, находился один громадный дом, называемый вертоградом любознательности. В нем с древних времен было собрано великое множество книг, числом до трехсот слишком тысяч. Ради этих книг в доме пребывало не мало ученейших и премудрейших мужей, которых царь неоднократно пытался совратить в свою нечестивую ересь, но всякий раз безуспешно. Тогда он повелел обложить этот дом хворостом и поджечь, и таким образом сжёг его вместе с книгами и находившимися там учеными людьми. Новопостав­ленный же патриарх Анастасий, угождая царю, повелел снять и сбросить на землю образ Спасителя, который находился при упомянутом доме, на медных воротах.

Исполняя патриаршее повеление, один воин подставил лестницу и стал подниматься по ней к образу с намерением сбросить его. Но случившаяся там благочестивые жены, распа­лившись ревностью по благочестию, выдернули из под него лестницу и низвергли ее на землю; воин упал, разбился и умер. А жены поспешно скрылись в церковь, где в то время находился патриарх, который стоял на святом месте, как мерзость запустения14, заместившая святейшего Германа. Увидев патриарха, жены стали громко называть его разорителем святых догматов, наёмником и волком, расхитившим овцы, а не истинным пастырем стада Христова; затем начали кидать в него камнями. Патриарх, испугавшись, немедленно направился к царю и возвестил ему, какое бесчестие нанесли ему (патриарху) жены. Разгневанный царь послал воинов с обнаженными ме­чами, чтобы наказать женщин, нанесших патриарху бесчестие, — и те святые жены все были иссечены мечами за проявленную ими ревность по благочестии. Наступила тогда великая печаль для православных. Многие из них были заключены в темницу и содержались в узах; другие подверглись беспощадным мучениям и были убиваемы, а некоторые оставляли свои дома, села и имения и, скрываясь от рук мучителей, убегали в пустыню.

Родители Стефана, блаженного от недр матери своей, тоже хотели избежать жестокого гонения на православных, чтобы соблюсти непорочным свое благочестие. Они ждали только, когда подрастет сын их, чтобы посвятить его на служение Богу в чине иноческом, как было обещано ими Матери Божией. Но при этом они не хотели отдавать Стефана ни в один из Византийских монастырей, которые были переполнены бежавшими сюда от гонителей. Они предпочли посвятить сына Богу на Авксентиевой горе, находившейся в Вифинии15 и получившей свое наименование от преподобного отца Авксентия, который пер­вый поселился там, ища безмолвия. Место сие было уединенно и отдалено от всяких мирских волнений. После Авксентия здесь подвизался Сергий, ученик Авксентия и подражатель его святого жития, после Сергия — искусившийся в добродетелях Вендиан, затем блаженный Григорий, а после него преподобный Иоанн. К нему-то и привели родители Стефана своего 16-тилетнего сына и, вручив отрока святому старцу, умоляли его облечь их сына в Ангельский образ и научить служению Богу. Взглянув на Стефана и прозорливыми очами провидя в нем благодать Божию, старец сказал:

— Воистину Дух Божий почивает на сем отроке.

И он с любовью принял блаженного отрока, постриг его в иноческий чин и стал наставлять его в подвигах безмолвного жительства.

Приняв Ангельский образ, блаженный отрок Стефан и жизнь проводил Ангельскую, являясь совершенным иноком. Он не ослабевал в посте и молитве, имел кроткий нрав, смиренное сердце, дух умиленный, постоянно пребывал в молчании, соблюдал чистоту тела и непорочность девства, являл в своей жизни образец истинной нищеты и пустыннического нестяжания. Безропотно нес он подвиг иноческого послушания и тщательно исполнял всё, что ни возлагали на него, проявляя во всем усердие и отличаясь трудолюбием. Между прочим, потребная для пития вода добывалась в месте весьма отдаленном от пещеры, где подвизался Стефан. Но святой каждый день приносил необходимое количество ее, совершая для того значительный переход и с трудом взбираясь потом на гору с водою. И не только воду, но и всё потребное, приносил он с отдаленных мест, изнуряя себя непосильным трудом. При этом блаженный Стефан никогда не жаловался на тяжесть подвигов, ни разу не роптал, и, на ряду с повиновением, проявлял к преподобному наставнику своему нелестную и нелицемерную любовь. О других же его добродетелях, подвигах и трудах, в которых он упражнялся от юности, кто может рассказать?

Наставник блаженного Стефана, преподобный Иоанн, видя усердие своего ученика в подвигах иноческой жизни, радовался духом и, подобно ветру, раздувающему пламень в тлеющем угле, своими богодухновенными речами и наставлениями разжигал в сердце блаженного желание еще больших подвигов во славу Господа, еще более теплую любовь к Нему и страх Божий. При этом, он и сам являлся мужем совершенным в добродетелях, исполнен был благодати Божией и награжден от Бога даром пророческого предвидения.

Однажды блаженный Стефан, совершив некое послушание и возвратившись к своему наставнику, увидел, что тот, положив голову на оконце пещеры, горько плачет. Стефан оста­новился у оконца и стал ожидать, когда святой старец преподаст ему обычное благословение. И долго стоял он в молчании, удивляясь горькому рыданию старца и не смея спросить его о причине его плача. Но старец сам сказал ему:

— Возлюбленный сын, виновник печали моей ты, о тебе я так горько плачу; ибо Господь открыл мне, что место сие от тебя процветет и прославится, но иконоборцы разорят и опустошат его.

Услышав сие от своего учителя, блаженный Стефан тяжко вздохнул и произнес:

— Скажи, святой отец, всё, что открыл тебе Господь от­носительно меня: что случится со мною? И не погибну ли я, будучи развращен еретическим учением иконоборцев?

Старец отвечал:

— Нет, чадо мое, никогда не будет с тобою этого; но только предупреждаю тебя словами Апостола: Ефес.5:15 – «Итак, смотрите, поступайте осторожно», Мф. 24:13 – «претерпевший же до конца спасется».

Это и многое другое высказал он Стефану и поведал ему обо всем, что должно случиться с ним в будущем.

Тем временем умер отец преподобного Стефана. Узнав о сем, преподобный взяв благословение у своего отца духовного, отправился в Византию и там почтил подобающим погребением плотского родителя своего; затем он продал всё оставшееся после него имение и деньги роздал нищим. Устроив эти дела, он взял с собою мать свою и одну из сестер (дру­гая сестра святого уже постриглась в иночество в одном из Византийских девичьих монастырей) и поместил их в женском монастыре, созданном и освященным вышеупомянутым преподобным Авксентием, который назвал его: «Трихинария», т. е. власяной. Такое название дано было монастырю частью вследствие трудности и неудобства пути, ведущего к нему, частью вследствие тягостей иноческой жизни в нем, ибо монастырь отличался строгостью устава, и монахини, населявшие его, должны были ходить во власяных одеждах. В этом монастыре святой Стефан и постриг в иночество мать и сестру свою; сам же возвратился к преподобному наставнику своему и, живя с ним, упражнялся в обычных иноческих подвигах и трудах.

По прошествии некоторого времени, духовный отец и учи­тель блаженного Стефана, преподобный Иоанн, с миром отошел к Господу; поплакав над ним, святой пошел возвестить о его смерти близ находившихся пустынников, и все, собравшись, с плачем и рыданием и с подобающим пением предали погребению честное тело преподобного Иоанна. Блажен­ный же Стефан после того стал один подвизаться в пещере, имея от роду немногим более 30-ти лет.

Наследовав пещеру преставившегося ко Господу святого учителя своего и других, живших в ней раньше, преподобных отцов, блаженный Стефан был наследником и их совершенного, преисполненного добродетелей, жития. Посему к нему стали приходить из окрестных мест пустынники, желая жить вместе с ним и иметь в нем наставника и учителя себе. К числу таковых принадлежали: Марин, муж добрый и благонравный, Иоанн и Христофор, Захария, муж благочестивый, и, наконец, два злобных человека, Сергий и Стефан, о которых речь будет ниже. Пришли к преподобному Стефану и еще шесть других мужей, имена которых записаны в книге работающих Христу Господу. Таким образом образовался монастырь, братия которого неусыпно предавалась иноческим подвигам, имея у себя игуменом святого Стефана. Пищу добывали все в поте лица своего, трудами своих рук; преподобный же Стефан владел искусством хорошо списывать книги; переписывая и продавая их, он, таким способом, питал себя и прочих. И Бог, питавший Израиля в пустыне, посылал все потребное и сим рабам Своим, так что исполнились на них слова Евангельские: Мф. 6:33 – «Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам». С умножением учеников блаженного Стефана, увидел он, что его безмолвие, к которому он так стремился, нарушено. Тогда святой призвал к себе вышеупомянутого Марина и вручил ему начальство над монастырем и заботу о нем. Сам же удалился на другое место той горы и построил себе не­большую келлию, в которой и затворился, имея от рождения своего 42 года16. Келлия эта совершенно не имела крыши. Пре­бывая в ней некоторое время в совершенном уединении и безмолвии, святой непрестанно беседовал с Богом, предаваясь молитве. Но и на новом месте своего подвижничества блажен­ный Стефан не мог избежать желающих получить от него пользу для души своей. Как не может оставаться незаметным град, который стоить на верху горы, и как не может ута­иться человек, носящий с собою ароматы, — подобно сему и добродетельный человек, на высоту совершенства, как на некоторую гору, восшедший и добрыми делами, как ароматами, благоухающий, не может укрыться и утаиться от людей. Это и было с блаженным Стефаном. Слава о его подвижнической жизни распространялась далеко, и подобно тому, как пчёлы слетаются на мёд, так и к преподобному стекались отовсюду ищущие спасения, желая получить назидание для себя от его учительных речей и от самого жития его. Среди стекавшихся к преподобному были не одни благочестивые мужи, но и жены. Из них особенно заслуживаете внимания одна благородная, вдова, именем Анна. Оставшись, по смерти мужа своего, весьма юною и не имея детей, она продала всё имения свои и раздала нищим; затем, пришедши к преподобному Стефану, она была пострижена им в иноческий образ и отослана в девический монастырь — Трихинария.

В это время умер царь Лев Исаврянин. На его место вступил сын его Константин Копроним17, который еще сильнее своего отца восстал на Церковь Божию, выбрасывая святые иконы из храмов и сожигая огнем. Обличителями его нечестия явились многие славнейшие и премудрые мужи из чина иноческого, которые доказали ему неправоту его и обличили в ереси. Тогда Копроним воспылал неукротимою злобою против иноков, подвергая их жестоким гонениям и всячески хуля их. Образ иноческий он называл одеждою тьмы, самих же иноков именовал идолопоклонниками за то, что они с великим усердием стояли за поклонение святым иконам. Вместе с сим беззаконный царь собрал великое множество неразумных людей, слушавших его веления, и приказал им присягнуть с клятвою, что они не будут поклоняться святым иконам, но станут называть их идолами, не будут иметь и общения с иноками, ни принимать от рук их Пречистых Таин, — и всякий, кому случится встретить инока, будет бросать в него камни, называя его помраченным, сыном тьмы и идолопоклонником.

Когда всё сие происходило, умер злочестивый патриарх Константипольский Анастасий, которого Лев Исаврянин возвел на патриаршество после святого Германа. На место Анастасия Копроним возвел на патриаршество одного соименного ему инока Кон­стантина, который был единомышленником ему18. При этом, не­честивый царь возвел его на патриарший престол одною своею властью, без соборного избрания: сам и на амвон его возвел, сам и омофор возложил на него, возглашая, что он достоин патриаршего сана. После сего оба — и царь, и новый патриарх, посоветовавшись между собою, послали во все города грамоты, призывая всех епископов в царствующем град на собор для осуждения и уничтожения иконопочитания. И творились тогда в Константинополе великие беззакония. Даже священные сосуды, в которых совершались Божественный Тайны, попирались но­гами, так как на них находились священные изображения. Святые же иконы ввергались — одни в болото, другие — в море, третьи — в огонь, а иные были рассекаемы и, раздробляемы секирами. А те иконы, которые находились на церковных стенах, — одни сострагивались железом, другие замазываемы были краскою. Беззаконники не пощадили и благолепнейшую церковь во имя Пресвятой Богородицы, что во Влахернах, которая была роскошно украшена изображением всех событий земной жизни Господа Иисуса Христа, начиная от воплощения Его и кончая распятием и воскресением Его. В сей церкви беззаконный царь Копроним повелел уничтожить все иконописные украшения ее, блещущие золотом и драгоценными камнями, и, как бы обнажил ее, лишив как царицу, порфиры; взамен всего этого он приказал расписать стены ее изображением деревьев, зверей и птиц. И исполнились в то время слова Давида: Псалом 78:1-2 – «Боже! язычники пришли в наследие Твое, осквернили святый храм Твой, Иерусалим превратили в развалины; трупы рабов Твоих отдали на съедение птицам небесным, тела святых Твоих — зверям земным».

Ибо тогда и мощи святых выбрасывали иконоборцы из церквей и ввергали их или в огонь или в море, или же влачили за город и сбрасывали с гор в пропасти и болота. Тех же, кто дерзновенно стоял за честь святых икон и мощей, злочестивые еретики немилосердно мучили и предавали горькой смерти, проливая кровь их, как воду, при этом тела мучимых за иконы они оставляли без погребения и бросали на съедение хищным птицам и зверям. Тогда наступила для всех православных скорбь великая, какой не было от самого начала мира.

Спасаясь от преследований, воздвигнутых на православных, многие иноки оставили Константинополь и претекли к преподоб­ному Стефану, надеясь найти у него благой совет и душеполез­ное наставление. Святый долго утешал их своими богомудрыми речами и учил твёрдо стоять в благочестии, не боясь пролить за святые иконы даже кровь свою; тем же, которые не имели достаточно мужества и боялись мучений, он советовал бежать в другие страны, где не было гонений от иконоборцев. Тогда опустели все Византийские монастыри, и уже нельзя было видеть никого из иноков в царствующем граде. Ибо одни из иноков, твёрдо стоя за православие, положили души свои, будучи убитыми, другие же, желая вместе с правой верой спасти и жизнь свою, бежали в другие страны и рассеялись по лицу земли всей. В 754 году по Рождестве Христовом созван был иконоборческий собор в Константинополе, на котором присутство­вало 838 восточных епископов, но не было ни одного патриарха, кроме одного только Константинопольского лжепатриарха Констан­тина еретика и единомышленника царского. Местом для собора назначена была Влахернская церковь Пресвятые Богородицы, которая (церковь), лишившись своих иконописных украшений, представляла собою как бы пустыню и вертеп разбойников. В этой церкви и собрались все прибывшие епископы вместе с беззаконным царем и лжепатриархом. И после долгих рассуждений и препирательств, царь убедил всех епископов со­гласиться с ним и присоединиться к его безбожному злохулению. При этом, многие из епископов ясно видели заблуждение царя и патриарха, но, боясь гнева царского и патриаршего, боясь, как бы для православных не наступили новые бедствия, они не смели сказать ничего вопреки царю и присоединились к нечестивому зловерию. Впоследствие на истинном VII вселенском соборе, бывшем в царствование Константина Млад­шего и матери его Ирины19, они отреклись от иконоборческой ереси и с покаянием обратились к благоверию, но теперь они пошли вслед за нечестивым царем и патриархом, согла­сившись с их еретическими мудрованиями. И были составлены там такие злочестивые и богомерзкие лжедогматы:

1) Святые иконы повелевалось почитать за идолов.

2) Все поклоняющиеся святым иконам — преданы были анафеме, при чем анафема провозглашена была на святого Германа,

бывшего Константинопольским патриархом раньше еретика Анастасия (беззаконные еретики, сами будучи прокляты, прокляли святого и праведного человека, но Бог благословил его, так что сбылось Писание: Псалом 108:28 – «Они проклинают, а Ты благослови».

3) Повелевалось исповедывать, что не только святые, по смерти своей, не могут помочь нам своим ходатайством, но и Сама Матерь Божия.

4) Запрещалось нарицать святыми Апостолов, мучеников, исповедников, преподобных, и всех угодивших Богу.

5) Сей нечестивый собор, сделавший такие определения, причислялся к первым шести вселенским соборам и повелевалось называть его седьмым вселенским собором. Всякий же, непризнающий того собора, подвергался анафеме, подобно Арию, Несторию, Евтихию и Диоскору20.

На соборе этом важнейшими епископами после патриарха были: Феодосий, епископ Ефесский, Константин — Никомидийский, Наколий — Наколийский, а также Сисиний и Василий.

Совершив беззаконное дело, епископы подписали составленные определения, так что исполнились на них слова Писания: «беззаконие вышло из Вавилона от старейшин-судей, которые казались управляющими народом» (Дан. 13:5), и еще: «множество пастухов испортили Мой виноградник, истоптали ногами участок Мой; любимый участок Мой сделали пустою степью» (Иер. 12:10).

По окончании соборных совещаний епископы, участвовавшие на соборе, на­учили народ с веселием торжественно возглашать: «сегодня спасение миру», так как твоими заботами, царь, мы от идолов избавились» .

Между тем беззаконный царь, Константин Копроним, услыхал о преподобном Стефане, подвизавшемся на Авксентиевой горе. Царю сделались известными и его благочестие и добродетельная жизнь, и то, что он премудр в Священном Писании, и то, что слава о нем распространилась далеко, так что все ставят его на ряду с древними святыми отцами, — наконец, и то, что он ревностный иконопочитатель, поучающий и других поклоняться святым иконам. Узнав все это, Копроним задумал прельстить блаженного Стефана и привести к единомыслию с собою, надеясь, что если он привлечет его на свою сто­рону, то этим придаст особенную твердость и силу своему зловерию. И вот он призывает одного из своих приближенных патрициев, именем Каллиста, который был первым лицом в государственном совете. Каллист был искусным и красноречивым оратором, и нечестивый царь понадеялся на силу его искусства. Он повелел ему отправиться к преподоб­ному Стефану и возвестить ему царский приказ о том, чтобы преподобный отвергся от иконопочитания и подписался бы под определениями, составленными на беззаконном иконоборческом соборе. При этом царь послал преподобному чрез Каллиста и различные дары,- однако не золото и не серебро (ибо знал, что преподобный в этом не нуждается), а различные овощи, кото­рыми преподобный обычно питался: финики, мигдалы и смоквы21.

Придя к преподобному Стефану22, Каллист предложил ему дары и затем обратился к нему с искусно составленною речью, в которой долго убеждал преподобного повиноваться царю и подписаться под определениями иконоборческого собора. Свои слова Каллист старался подкрепить изречениями от святых книг, перетолковывая по своему некоторые места Писания. Но святой на все слова Каллиста находил мудрые возражения и, наконец, с дерзновением сказал ему:

— Я определений собора вашего, исполненного лжи и неправды, не подпишу, ибо не хочу наречь «горькое сладким, и тьмы светом», чтобы не навлечь на главу свою пророческого проклятия23 царских же угроз не боюсь и готов за святые иконы при­нять даже смерть.

Затем он простер руку и, сложив пальцы в горсть, сказал:

— Если бы даже было во мне крови только с эту горсть, то и тогда я не побоялся бы пролить ее за изображение Христа моего. Дары же, которые ты принес мне от царя твоего, от­неси обратно; ибо я хочу поступить согласно с святым Писанием, которое говорит: «Елей грешнаго да не намастит главы моея, и еретическая пища да не насладит гортани моего» (ср. Пс.140:5).

Ничего не добившись, Каллист возвратился обратно и рассказал царю обо всем, что слышал от Стефана. Царь, выслушав это, пришел в сильную ярость и тотчас же послал того же Каллиста, вместе с воинами, на Авксентиеву гору с повелением схватить преподобного, отвести в находившийся под горою монастырь Трихинария и заключить там в темнице. Каллист и посланные с ним воины так и сделали: напали на келлию святого, отбили дверь ногами и, извлекши преподобного без всякого милосердия, отвели в монастырь Трихинария, где заключили его в темницу. Вместе со святым Стефаном были схвачены и отведены в ту же темницу и все ученики его. Воины стали у дверей темницы и стерегли всех заключенных, ожидая дальнейших распоряжений царя.

Находясь в заключении, блаженный Стефан и все ученики его дерзновенно воспевали: «Пречистому образу Твоему покланяемся, Благий»24.

И они пребывали в темнице шесть дней, во всё это время совершенно не вкушая пищи. На седьмой день пришло от царя повеление возвратить Стефана обратно в келлию его; ибо тогда царь получил известие о нападении скифов на его царство25. Намереваясь отразить нашествие скифов, царь на время отложил преследование преподобного.

Но Каллист, имея против него одинаковую с царем злобу, тайно призвал к себе одного из учеников блаженного, имен­но — Сергия, о котором мы хотели рассказать. Призвав, Каллист прельстил его льстивыми словами, большим количеством золота и серебра, склонив его изобресть различные клеветы на преподобного. Поступая так, Каллист надеялся, что клеветам, измышленным учеником преподобного, скорее поверят, ибо подумают, что свидетельствует о Стефане человек, знающий жизнь его. Сергий же, как второй Иуда, возлюбив серебро и золото, предал своего учителя и начал всячески измыш­лять, как бы сплести сеть ложных клевет на святого и ни в чем неповинного отца. Но во всей непорочной жизни его он не мог найти, как в солнце, ни одного пятна; поэтому, выйдя из монастыря святого Стефана, подобно заблудшей овце, оставившей стадо, он свел дружбу с одним сановником царским, по имени Авликаламом, который собирал в Никомидии подати для царя: его то он и сделал пособником своей злобе, и оба искали ложных обвинений против святого. Согласившись друг с другом, они составили пространную запись, в которой говорили, будто бы Стефан хулит царя и гнушается им, как еретиком, — и будто бы он смущает народ и всех, приходящих к нему, возбуждает к восстанию против царя. Много и иных клевет они составили против преподобного, упоминать о которых мы не будем, чтобы избежать многословия и не оскорбить слуха читателей (ибо нечестивые клеветники нагово­рили много непотребного). Написали беззаконные и о блаженной Анне, которая, оставив суетный мир, была пострижена рукою преподобного Стефана в Ангельский образ и проводила иноче­скую жизнь в монастыре Трихинарийском. Клеветники на­лгали на нее, будто бы она ночью сходилась со Стефаном, предаваясь вместе с ним нечистому греху. К участию в сей клевете они привлекли одну рабыню блаженной Анны, уговорив ее свидетельствовать о том же; в награду за это они не только обещали ей свободу и большое количество золота, но и говорили, что они отдадут ее в супружество одному сановитому мужу, служащему при царском дворе. Составив такую, исполненную клевет на преподобного, запись и приложить к ней лжесвидетельство рабыни Анны, Сергий и Авликалам послали всё это вместе с одним воином к царю, в то время находив­шемуся в Скифской стране.

Когда царь прочел присланные к нему записи, то сильно обрадовался и тотчас же послал к своему наместнику в Царьграде, Анфиту, письмо с повелением идти в женский монастырь, стоящий при Авксентиевой горе, и, извлекши оттуда инокиню Анну, послать к нему. Получив сие царское повеление, наместник немедленно отправился к Трихинарийскому монастырю, взяв с собою, как на войну, множество вооруженных воинов. Пришедши к монастырю, они напали на него с обнаженными мечами. В это время все инокини собрались в церкви и пели третий час; увидев напавших на монастырь воинов, они пришли в великий ужас, и одни из них скры­лись в алтаре под божественным престолом, другие же пы­тались убежать в горы; но воины всех их поймали. Тогда престарелая игуменья монастыря, выйдя к воинам, дерзновенно сказала им:

— Что вы делаете, называясь христианами? Зачем напали на посвященных Богу невест Христовых, которые не сделали вам никакого зла.

Те отвечали:

— Отдай нам Анну, блудницу Стефанову; ее требует от вас царь.

Тогда игумения, призвав Анну вместе с другою инокинею, Феофанною, стала наставлять их, чтобы они соблюдали себя от вражеского искушения и безбоязненно стояли за невинность святого и преподобного отца и учителя своего, Стефана. Потом, вручив их Божьему заступлению, она отпустила их с воинами.

Воины, взяв инокинь под стражу, немедленно отвели их к царю, а тот повелел их разлучить и стеречь каждую особо. Потом, призвав к себе Анну, царь начал так говорить ей:

— Без всяких сомнений верю тому, что говорили мне о тебе. Поэтому я призвал тебя, чтобы ты сама без утайки добровольно рассказала, чем прельстил тебя тот волхв и без­законный человек, побудив тебя оставить свои имения, ни во что вменить благородный род свой и облечься в черническую одежду? Всё это он сделал, как я слышал, для того, чтобы ты была его блудницею. И что хорошего ты нашла в нем, прельстившись им и беззаконно любодействуя с нечестивцем?

Услышав от царя такие скверный слова, блаженная и целомудренная Анна сказала:

— Нет, царь! Не для того я оставила наследство, перешед­шее мне от родителей, оставила и своих родных и все прелести мира сего, чтобы поработить душу свою плотским страстям и любодейству. Те же, которые оклеветали меня в этом, по слову Давидову, «изощряют язык свой, как змея; яд аспида под устами их» (Пс. 139:4). Пред тобою мое тело, и каким бы мучениям ты ни подверг его, я не изменю истине. Пока дух мой будет в теле, ты ничего иного не услышишь от меня, как только то, что Стефан есть муж святой и праведный и виновник моего спасения.

Когда царь услышал эти слова, он сильно удивился и молчал в продолжение целого часа. Потом повелел отвести Анну под стражу, а Феофанию отослать обратно в монастырь. Воз­вратившись, та поведала игумении и преподобному Стефану о всем бывшем.

По прошествии некоторого временя, Копроним возвратился с войны в Константинополь. Здесь он повелел заключить инокиню Анну в одну мрачную и страшную темницу, а потом послал к ней Кувикулария своего26. Тот, пришедши к Анне, начал говорить ей:

— Сжалься над собою, женщина, и, сложив с себя черные ризы, избери честную жизнь; тогда будешь жить с царицею во дворце, если только исповедуешь завтра пред всеми на допросе истину о себе и о Стефане. Тут есть одна рабыня, которая всё знает и готова в лицо говорить тебе о делах ваших. И если ты захочешь что-нибудь скрыть, та изобличит тебя. Тогда я, как судия и защитник правды, раздроблю на части тело твое и сделаю так, что ты узнаешь, что может сделать царь и что Сте­фан, обольстивший тебя. Если же послушаешь моего доброго совета и откроешь Стефановы блудные дела, то удостоишься от нас больших почестей.

Услышав такие слова, святая Анна, тяжко вздохнув, про­слезилась, и потом отвечала:

— Что хочет царь, то пусть и творит. Я же не хочу го­ворить неправды на святого и преподобного отца. Пусть испол­нится воля Господня!

На другой день, утром, царь вышел из дворца своего и, став на возвышены пред всем собравшимся народом, повелел вывести из темницы целомудренную Анну и обнажить ее на позор всем. На виду у святой положили целую связку палок и поставили пред ней лжесвидетельницу, рабу ее. Не­винная жена стояла пред всеми нагой, ограждаясь от нечестивых только стыдом, который имела вместо одежды. Когда спросили ее о том, в чем ее оклеветали, она молчала, под­ражая Господу своему, Который неправым судьям Своим «не давал ответа»27. Между тем, бесстыдная рабыня лжесвидетельствовала на нее, подтверждая ложь и выдавая ее за истину. Тогда снова начали принуждать блаженную Анну, чтобы она сказала, будто бы Стефан вступил в греховную связь с нею, но святая, как «агница пред стригущим» была безгласна28, не отверзала уст своих.

Разгневался тогда мучитель и пришел в сильную ярость. Назвав Анну блудницею, он повелел простереть ее на земле и бить палками. И Анна была простерта на земле четырьмя сильными воинами и долго была бита по спине и по чреву. Перенося такие истязания, блаженная ничего не говорила, кроме следующих слов:

— Не познала я человека, как говорите вы, — нет! не по­знала, — и затем прибавила: «Господи, помилуй»!

Между тем мучители так сильно били ее, что она едва, не испустила дух свой. Тогда царь, видя, что она едва дышит, но всё-таки не говорит ничего против Стефана, встал с престола и поспешно ушел в дворец, исполненный стыда. Потом он повелел отвести Анну в одну из городских монастырей, ко­торый был пуст, и заключить ее там. Здесь чрез несколько времени святая Анна и преставилась ко Господу.

Тем временем царь долго думал, как бы ему обвинить в чем -либо Стефана, чтобы иметь возможность наказать его, как преступника. Наконец он задумал такое дело.

Призвав одного любимого им юношу, именем Георгия, кото­рый верно служил у него во дворце, Копроним спросил его:

— Георгий! как велика любовь твоя ко мне?

— Она безмерна, — отвечал тот.

— Но в состоянии ли ты, из -за любви ко мне, пойти на смерть за меня?

— С усердием готовь умереть за тебя, — отвечал юноша. Тогда царь, радостно и ласково облобызав его, произнес:

— Вот новый Исаак.

Потом сказал Георгию:

— Но я не посылаю тебя умереть за меня и не хочу даже, чтобы ты пострадал меня ради. Я прошу тебя только обо одном. Пойди в Авксентиеву гору, к недостойному даже упоминания Стефану, и упроси его постричь тебя в иноческий чин и при­нять в число своих учеников. Когда же он это сделает, тотчас возвращайся к нам.

Юноша обещался в точности исполнить всё, о чем просил его царь. Тогда Копроним стал наставлять его, как ему удобнее исполнить возложенное на него поручение; и после сих наставлений юноша отправился на Авкеентиеву гору.

Ночью он подошел к монастырю блаженного Стефана, и громко начал вопить:

— Помилуйте меня, христиане, живущие здесь, помилуйте! заблудился я в пути и не знаю, куда мне идти, чтобы не впасть в какую-нибудь пропасть, или не попасть в зубы зверю.

Услышал сии вопли блаженный Стефан и, по своему человеколюбию, сжалился над заблудившимся. Призвав инока Марина, он послал его найти заблудившегося человека и при­вести его в монастырь. Когда Марин привел Георгия, тот припал к ногам преподобного и сталь просить у него благословения. Преподобный понял, что пред ним стоит не про­стой человек, и начал вопрошать Георгия:

— Кто ты и откуда?

Георгий не скрыл, что он находился при царском дворце, и говорил, будто он из за того оставил службу при царе, что царь совратился с правого пути и увлекает за собою всех в погибель.

— Вот я, — сказал юноша, — и поспешил к тебе, чтобы ты облек меня в Ангельский чин, к которому я сильно стремлюсь. Умоляю тебя, честный отче, не отринь меня, как недостойного.

Боясь, как бы не было какой-либо неприятности со стороны царя, блаженный Стефан сначала не соглашался принять юношу в число иноков. Но тот успокаивал его, говоря, что царь не придет из -за него в гнев, и вместе с тем усердно молил святого причислить его к лику учеников своих и постричь в иночество.

— Ты дашь ответ Богу за мою душу, если теперь не по­стрижешь меня.

Преподобный от таких слов умилился и, не уразумев коварства диавольского, сказал Георгию:

— Так как я вижу, что ты пришел сюда влекомый ревностью ко спасению, то не хочу идти против заповеди Господней, и не изгоню вон тебя, пришедшего к нам.

Сказав это, он тотчас же стал наставлять его богомудрыми и душеполезными речами и затем, сняв с него мирскую одежду, облек в новоначалие, повелев ему готовиться к принятию совершенного иноческого образа29. По истечении трех дней, преподобный облек Георгия и в сей образ. Тотчас же, после принятия Ангельского чина, этот коварный человек поспешил к царю, в Константинополь.

Увидев на Георгии иноческую одежду, царь обрадовался, не потому, что любил иночество, но потому, что нашел повод к обвинению Стефана в том, будто бы он отвлекает у него слуг.

Вышедши утром следующего дня на площадь, царь вывел новопостриженного инока и начал пред собравшимся народом жаловаться на всех иноков, преимущественно же на Стефана, обвиняя его в том, что он учением своим прельщает лю­дей, как он сделал, напр., с сим любимым слугою царя. Народ стал кричать:

— Смерть мерзкому обольстителю!

Тогда царь повелел совлечь с Георгия иноческую одежду и бросить ее на землю. Как только сделали это, народ начал ногами попирать то Ангельское одеяние, осыпая иноков оскорблениями и хуля иночество. После этого царь повелел принести воду и омыть Георгия, как бы смывая с него иноческий чин; наконец, облек его в воинское одеяние, возложил на голову его шлём и дал ему сан иппокома30. После всего он послал воинов на Авксентиеву гору с повелением разорить монастырь Стефана.

Воины напали на монастырь, как волки на стадо. Разогнав всех иноков, они подожгли монастырскую церковь, самого же преподобного Стефана разбойнически извлекли из келлии и с бесчестием потащили в Халкидонский пригород Константино­поля. На пути они причиняли ему не мало оскорблений и неми­лосердно истязали его: одни с жестокостью влекли его по земле, другие плевали ему в очи, третьи творили иные неописуемые оскорбления. Когда они достигли морского берега, воины посадили святого в ладью и отвезли его в Филиппиков монастырь, находившийся в Хризополе31, недалеко от Византии. Тут свя­того продержали под стражею в оковах и в веригах железных в течение 70-ти дней, и он всё это время не вкушал пищи. И хотя царь присылал ему множество снедей, святой не принимал ничего и все отсылал обратно.

По истечении 70-ти дней, царь и патриарх прислали к свя­тому наиболее влиятельных еретиков — именно: Феодосия, епископа Ефесского, Константина Никомидийского, Наколия, Сисиния и Василия вместе с Каллистом и другими искуснейшими ораторами, чтобы они состязались со Стефаном о вере и склонили его к иконоборчеству. Последние, прибыв в Филиппиков монастырь, повелели привести к ним блаженного Стефана. Он предстал пред ними, окованный железными цепями, от тяжести не имея возможности стоять и двигаться без посторонней помощи: он шел между двух мужей, на которых и опирался.

Прежде всех начал говорить Феодосий, епископ Ефесский. Обратившись к блаженному Стефану, он сказал:

— На каком основании, человек Божий, ты почитаешь нас еретиками и ставишь себя выше царей, патриархов, епископов и всех других христиан? Неужели все мы заблуждаемся и стремимся к погибели?

На это святой кротко ответил:

— Послушайте, что говорится в Божественном Писании о пророке Илие. Он говорил однажды царю Ахаву: «не я смущаю Израиля, а ты и дом отца твоего» (3Цар.18:18). Так и теперь: не я возмущаю Церковь Божию, но те, которые, нарушив предания древних святых отцов, вводят в Церковь новые догматы. Ибо Василий Великий говорил: «все, что издревле предано от святых отцов, достойно почитания: все же новополагаемое неуместно и не может иметь значения»; таковы суть и ваши определения против почитания святых икон, определения, составленные не сынами Кафолической Церкви, но нечестивыми прелюбодеями. Посему своевременно приходит мне на ум про­роческое изречение: Псалом 2:2 – «Восстают цари земли, и князья совещаются вместе против Господа», и на честную икону Его.

Услышав такие слова, Константин, епископ Никомидийский, быстро вскочив с своего седалища, подошел к преподобному, который сидел на земле, и ударил его ногою в лице. Точно также один из оруженосцев, присутствовавши при этом, ударил святого в чрево; блаженный пал на землю, а оруженосец стал попирать грудь его.

Каллист вознегодовал на такое бесстыдное и беззаконное дело и повелел всем молчать. Потом он обратился к Сте­фану с следующими словами:

— Тебе предстоят два исхода: или подписать определения недавно бывшего собора, или умереть, как отвергающему постановления отцов, Богом наученных. Избери себе скорее что-нибудь одно.

Боговдохновенный Стефан возгласил на это:

— Внемли словам моим, господин патриций! Сие с великим Апостолом Павлом я возглашаю: «Ибо для меня жизнь — Христос, и смерть» за честную Его икону — «приобретение» (Фил.1:23). Я уже сказал тебе однажды и снова скажу: если бы я имел крови в одну только горсть, то и тогда не пожалел бы пролить ее за святые иконы Христовы. Впрочем, повели прочесть определения вашего собора, чтобы я знал, по какой причине вы отвергаете поклонение Божественным иконам.

И тотчас же Константин Никомидийский взял книгу и начал ее читать. Книга имела такое заглавие: «предание святого вселенского седьмого собора». Лишь только это заглавие было прочтено, святой сделал знак рукою, приглашая к молчанию, и потом громко возгласил:

— На некрепком же основании вы построили свое зыбкое здание. Почему вы называете свой собор святым? Ведь вы наименование: «святой» — отняли от всех святых и повелеваете не называть так ни Апостолов, ни мучеников, ни пророков, ни других мужей, благоугодивших Богу. Как может собор ваш быть святым, раз он попирает и оскверняет всё свя­тое? Вы называете собор ваш вселенским; но как он может быть вселенским, если на нем не было ни одного из патриархов, ни уполномоченных от них, ни даже посланий, в которых бы они заявили о своем соизволении на созвание собора. Не может собор ваш называться вселенским, ибо он ложный. Еще вы называете его седьмым. Но каким образом он седьмой, если он расходится с первыми шестью соборами? Если бы он был седьмой, то ему надлежало бы во всем последовать шестому, пятому и другим, бывшим раньше, соборам. Ибо без первого, второго, третьего, четвертого, пятого и шестого не может быть седьмого. Таким образом, собор ваш вовсе не седьмой, так как он отверг предания прежде бывших шести соборов.

На эти слова епископы возразили:

— Что же, от шести соборов преданное, мы отвергаем? Нет. мы не отвергаем прежних соборов и преданного от них, но принимаем всё это.

Тогда святой ответил:

— Не в святых ли церквах происходили прежние соборы, т. е. я говорю про те церкви, который были украшены иконами. Первый собор происходил в Никее, в обширной церкви этого города. Второй — в Константинополе, в церкви святой Ирины. Третий — в Ефесе, в церкви святого Иоанна Богослова. Четвертый — в Халкидоне, — в митрополичьей соборной церкви. Пятый и шестой — опять в Константинополе, при чем первый происходил в храме святой Софии, второй же в дворцовом храме, называемом Труллом. Все те церкви не были ли укра­шены честными иконами? И ни один из прежних соборов не отвергал их, как отвергает ваш собор. Что вы скажите мне на это?

Те удивлялись премудрости святого Стефана и молчали, не имея ничего, что могли бы возразить ему. Только один из сидящих с ними промолвил:

— Воистину, справедливо то, что говорил Стефан!

Преподобный же возвел очи на небо; потом, воздев руки свои и испустив вздох из глубины сердечной, громко воскликнул:

— Если кто не чтит Господа Иисуса Христа, изображенного на иконах по человеческому естеству, да будет анафема и да имеет часть вместе с возглашавшими: «возьми, возьми, распни Его!» (Иоан. 19:15) 32.

Тогда нечестивые еретики, видя, что им не одолеть святого в споре, повелели отвести его в темницу, а сами, исполненные стыда, возвратились к пославшим их.

Когда они пришли к царю, то царь спросил:

— Что вы успели сделать?

Епископы хотели было скрыть посрамление свое, но Каллист предупредил их, рассказав царю всю истину.

— О царь! — говорил он, — мы побеждены в споре Стефаном. Мудрый он муж и в словах его заключается невыра­зимая сила. К тому же он мужественен и безбоязнен, и не только запрещений, но даже самой смерти не боится».

Тогда разгневанный царь повелел послать преподобного Стефана на заточение в Геллеспонтские страны, на остров Проконнис33.

Прежде, чем отправиться туда, святой оказал помощь игу­мену Филиппикова монастыря, который был болен и уже на­ходился при смерти. Помолившись над ним и прикоснувшись к нему рукою, блаженный исцелил его и поднял с одра болезни. Затем, вошедши на приготовленный для него корабль, он поплыл на место своего изгнания. Достигнув острова Проконниса, он сначала начал обходить все пустынные места на нем и, наконец, нашел одну прекрасную пещеру, называемую жителями той страны Киссуда. В ней находилась небольшая церковь во имя святой Анны, прародительницы Господа по плоти, матери Пресвятые Богородицы. Святый сильно обрадовался и поставил около пещеры келлию. Здесь, живя во славу Божию, он питался кореньями местных растений.

Между тем, ученики преподобного Стефана, изгнанные из монастыря его, находившегося на Авксентиевой горе, рассеялись по разным странам, как овцы, не имеющие пастыря. Но, прослышав, что учитель их пребывает в заточении на острове Проконнисе, они все собрались к нему, кроме двоих, отпавших от святого пастыря, как Иуда от Христа, или Димас с Ермогеном от Павла (2Тим.1:15; 4:10). То были Сергий, составивший запись клеветнических обвинений против преподобного, и Стефан, который сначала был мирским священником, а потом принял пострижение от руки святого в иноческий чин.

Снова отвергнув иноческий чин, а с ним Бога, и облек­шись в мирские одежды, он пришел к царю и сказал ему:

— Благочестивый царь! твоими заботами я избавился от сатанинских уз и, скинув темные одежды, облачился теперь в светлые.

Царь сильно обрадовался и возлюбил его, потом сделал заведующим Софийской палаты, куда он часто сам приходил. При этом, Копроним называл его веселия отцом, хотя этот. сын погибели мог возбуждать только плачь о себе. Итак, те оба: Сергий и Стефан, отделились от лика учеников препо­добного; остальные же все собрались, как сказано, к препо­добному Стефану и устроили монастырь. Пришла к блаженному и матерь его с своею дочерью, а его сестрою, Феодотиею, и близ пещеры его устроили себе обитель, в которой и жили добродетельно, наслаждаясь по временам медоточивыми словами наставника своего, преподобного Стефана. Преподобный же устроил для себя столп, а на нем тесную хижину. Взойдя на столп, он затворился в той хижине; в то время ему было 49 лет от роду. За великие подвиги святого Бог прославил его и дал ему дар чудотворения. Так, блаженный Стефан отверз очи слепому, освободил от лукавого духа бесноватого юношу, исцелил кровоточивую, помолившись над нею, не раз утишал волнение морское и спасал от потопления множество кораблей; сверх того, корабельщики неоднократно видели его ходящим по водам, или управляющим кораблем, или же распускающим паруса.

В то время, как святой прославился на острове Проконнисе своими чудотворениями, умерла мать его. Это было во второй год заточения преподобного. Когда она отходила к Господу, дочь ее Феодотия горько плакала о ней. Мать же Стефана, бла­женная Анна, сказала ей:

— Ты не имеешь достаточной причины для плача, ибо и ты пойдешь со мною ко Владыке Христу.

Так и произошло: в седьмой день по смерти блаженной Анны, матери преподобного Стефана, Феодотия скончалась.

В это время на острове Проконнисе находился один воин, соименный преподобному (так как назывался Стефаном). Он был родом Армянин и шел из европейских стран. На до­роге он заболел ужасною болезнью, так что делая половина тела его иссохла. Услышав, что преподобный Стефан исцеляет всевозможные болезни, он через силу пришел к нему, пал пред ним на землю и со слезами молил у него исцеления. Преподобный повелел ему поклониться иконам Христа и Пре­святой Богородицы, и, когда тот с усердием сделал это, тотчас же совершенно исцелел. Когда воин сей возвратился к своим друзьям, те начали расспрашивать его: каким образом он выздоровел ? Воин, нисколько не скрывая явленной над ним милости Божией, рассказал:

— Когда я поклонился иконам Христа и Пресвятой Богоро­дицы, что повелел мне сделал инок Стефан, находящийся в Проконнисе, тогда и получил исцеление от своей болезни.

Воины возвестили об этом начальнику своему, который управлял Фракиею. Начальник призвал к себе исцелевшего воина и, расспросив его, как он выздоровел, немедленно отослал к царю. Царь также начал расспрашивать воина о выздоровлении его и, когда узнал, что тот получил исцеление, поклонившись святым иконам, стал называть его идолопоклонником, с яростью укоряя его, как будто бы он совершил безбожное дело. Тогда исцеленный, стыдясь царя, раскаялся в том, что поклонился иконам, и всенародно отвергся от почитания их, дав обет больше уже никогда не кланяться им. За это беззаконный царь возлюбил его и почтил саном сот­ника. Но когда тот нечестивый воин, вышедши из царского дворца, хотел сесть на коня своего, то конь внезапно взбесился и, свергнув его с себя, начал топтать несчастного ногами, и до тех пор топтал его, пока тот не испустил дух свой. Такую казнь принял этот неблагодарный отступник.

Сие чудо, вместе с другими, творимыми блаженным Стефа­ном чудесами, привело царя в сильный гнев и ярость; ибо царь знал, что преподобный, живя в Проконнисе, прославляется чудотворениями и учит всех поклоняться святым иконам. По­этому он задумал лишить святого жизни, для чего повелел привести его из заточения. Когда святой быль приведен к Копрониму, то беззаконный царь повелел прежде всего оковать его железными цепями, забить ноги его в колодку и заключить в мрачную темницу, известную под названием Фиальской34. По истечении же нескольких дней, Копроним находясь вместе с двумя главнейшими сановниками своими в одном из загородных дворцов, приказал привести к себе блаженного Стефана.

Ведомый к царю, преподобный на пути выпросил у одного боголюбца монету, имевшую на себе царское изображение и тайно вложил ее в клобук себе.

Лишь только царь увидел святого, тотчас же начал громко кричать:

— О беда, беда! И что я только терплю? Сей человек поносит мою власть, бесчестит и ни во что вменяет меня!

И говорил много укоризненных и оскорбительных для свя­того слов. Но блаженный стоял молча, опустив голову вниз. Тогда царь сказал:

— Что же ты ничего не говоришь мне, нечестивец?

Блаженный Стефан в ответ на это стал кротко говорить:

— Если ты, царь, задумал убить меня, то убивай теперь же. А если призвал меня для того, чтобы расспросить о чем-либо, то тебе следует укротить гнев свой и беседовать со мной спокойно.

Слыша такие слова, царь спросил святого:

— Скажи мне, за что ты называешь нас еретиками? какое из церковных преданий мы нарушаем?

Преподобный ответил:

— Вы отвергаете почитание святых икон, что предано нам издревле от богоносных отцов.

Мучитель возразил на это:

— Не называй сие святыми иконами: не иконы святые то, но изображения идолов; а какое общение у святых с идо­лами?

На это святой муж ответил:

— Тот, кто поклоняется иконе, воздает поклонение не самому веществу; ибо поклонение, воздаваемое образу, переходит на Первообразного, как говорит святой Василий Великий.

Мучитель сказал святому:

— Разве можно изображать вещественными красками то, из чего многое тёмно и непостижимо для ума? И справедливо ли под чувственным образом поклоняться тем, естество которых никому неизвестно?

Преподобный ответил:

— Кто из имеющих разум скажет, что вещественными красками можно изображать невещественное Божие естество? Су­щества Божия даже ум описать не может; тем более нельзя изобразить Его красками. Но когда мы изображаем на иконе Христа, то изображаем не Божеское Его естество, но человеческий вид Его, подобный нашему, Который Апостолы видели и осязали, как святой Иоанн Богослов сказал: «что видели своими очами, что рассматривали и что осязали руки наши» (1Иоан. 1:1). И если ты мне укажешь на слова Моисея: Исх. 20:4 – «Не делай себе кумира и никакого изображения того, что на небе вверху, и что на земле внизу, и что в воде ниже земли», — то я скажу тебе, что сам Моисей сделал изображения двух златых херувимов, о чем Божественный Апостол повествует так: Евр. 9:5 – «херувимы славы, осеняющие очистилище». Но и самый алтарь, и скиния, и святая святых изображали собою подобие небесное, как говорит тот же Апостол: Евр. 8:5 – «которые служат образу и тени небесного».

Что же мы творим беззаконного, когда, видимый людьми, человеческий Образ Христа пишем на иконе и поклоняемся Ему? Или когда мы покланяемся кресту, сделанному из какого-либо вещества, то разве мы веществу поклоняемся? Точно также, когда мы почитаем священные сосуды, то на нашей совести не может лежать никакого греха, так как мы знаем, что сосуды освящаются призыванием Христова имени. Зачем же вы восстаете против всего этого? После этого вы пожелаете отринуть и святые Тело и Кровь Христовы, таинственно предлагаемые под видом хлеба и вина, кои изображают то Тело Христово, Которое страдало на Кресте, а теперь пребывает на небе, — и коим мы покланяемся и, причащаясь их, получаем наследие вечных благ. Вы же, не полагая никакого различия между святым и несвятым, почитаете идолами Христову икону, наравне с изображением Аполлона, и икону Богородицы, на ряду с изваянием Артемиды, попираете их ногами и сожигаете в огне».

На это царь ответил:

— Неужели ты, неразумный нечестивец, думаешь, что мы, попирая сии иконы, Христа попираем?

Тогда богомудрый Стефан, желая, по обычаю искусных борцов, победить врага его же оружием, извлек из клобука монету, которая имела изображение нечестивого царя Копронима, и которую он выпросил, идя на допрос, у одного благочестивого человека. Показав эту монету, преподобный спросил царя в тех же самых выражениях, в каких Христос вопрошал некогда фарисеев:

— «Чье это изображение и надпись?» (Мф.22:20).

Царь ответил, полный удивления:

— Не иной чей, как царский.

Святой снова спросил:

— Что было бы, если бы кто изображение царя поверг на землю, и стал топтать его ногами? Не понёс ли бы он наказание за это?

Присутствующее при состязании ответили:

— Да! великое наказание потерпел бы такой, человек так как он обесчестил бы царский образ.

Тогда преподобный, тяжко вздохнув, сказал:

— Сколь сильна у вас слепота и сколь велико безумие! Если за бесчестие образа царя земного и смертного вы караете ужасною казнью, то какому наказанию подвергаетесь вы, попирая образ Сына Божия и Матери Его и предавая их огню.

Сказав сие, святой плюнул на монету, и бросив ее на землю, начал топтать ногами. Видя это, присутствовавшие с яростью устремились на святого, намереваясь сбросить его из палаты в море, ибо палата, где происходила беседа с преподобным, возвышалась над морем. Но царь, притворившись кротким, хотя внутри у него закипел страшный гнев, запретил им делать это, но повелел отвести святого в народную темницу и там заключить.

Входя в эту темницу, святой сказал:

— Сия темница будет пристанищем во время настоящей жизни моей; здесь надлежит мне пребывать до последнего издыхания, и я стану смотреть на сие место обитания моего, как на награду за верность честным иконам.

Будучи заключен в самом отдаленном помещении тем­ницы, святой нашел сидящими в ней триста сорок два инока, которые подвизались в различных странах и монастырях и были ввержены в темницу за почитание святых икон. У одних из них были отрезаны носы, у других отсечены уши, у третьих руки: последняя жестокость была употреблена по отношению к тем, которые составляли книги в защиту иконопочитания. Некоторые носили на теле язвы от ран, еще не успевших совершенно исцелеть; кое-кто имели лица опаленные и намазанные смолою; у иных головы были острижены для посмеяния. Видя всех претерпевших указанные муки, преподобный прославил терпение и подвиги их и стал сильно скорбеть, что не сподобился сам понести таких мук за святые иконы. Свя­тые же отцы те с любовью приняли к себе блаженного Стефана и избрали его начальником и учителем себе. И стала темница сия как бы монастырем и в ней совершались обычные пения и молитвы по чину и уставу монастырскому.

Пребывая в темнице, преподобный получал пищу от некоей боголюбивой женщины, которая была супругой одного из стражников. Каждую субботу и воскресенье она приносила в темницу немного хлеба и воды, и тайно подавала святому. Сначала блаженный не хотел принимать из ее рук приносимой пищи, так как не знал, благочестива ли она и покланяется ли ико­нам; ибо он гнушался еретиков и ничего не желал брать из их рук. Но женщина та. в удостоверение своего благочестия, принесла ему, тайно хранимые у нее, иконы Пречистой Богородицы и святых первоверховных Апостолов Петра и Павла. Поклонившись пред лицом преподобного сим святым иконам, она облобызала их, а потом отдала ему, чтобы бла­женный Стефан, храня у себя те честные иконы, поминал ее в святых молитвах своих.

В один день святой Стефан беседовал с прочими пре­подобными отцами о многих и разнообразных мучениях, причиняемых благочестивым со стороны царских наместников, анфипатов и игемонов35. Между прочим, один из заключенных, Антоний кипрянин, вспомнил о мученической кончине кипрского монаха Павла. Епарх Крита Феофан, прозываемый Лардотиром, положил на земле пред ним с одной стороны образ Распятия Христова, с другой же орудия пытки и сказал ему:

— Избери себе, Павел, одно из двух: или согласись по­прать ногами икону Христа, чтобы быть тебе живому; или же ты подвергнешься лютой смерти, истязуемый лежащими пред тобою орудиями, — если только не захочешь исполнить повеленное тебе.

Но мужественный Павел громко возгласил:

— Не пойду я, Господи, Иисусе Христе, Единородный Сыне Божий, на то, чтобы попирать ногами святую икону Твою.

Сказав это, Павел преклонил колена и благоговейно лобызал святую икону, показывая этим, что он не боится угроз мучителя и готов умереть за Христову икону. Тогда мучитель пришел в сильный гнев и распалился яростью. Прежде всего, он повелел двумя железными досками крепко на крепко стяги­вать тело исповедника, потом, повесив Павла вниз головою, терзать тело его железкой, и, наконец, разложить под ним костер и зажечь его. В сем страдании Павел и скончался, сожженный огнем, соделавшись благовонной жертвой Господу.

Когда Антоний рассказывал это, все отцы проливали теплые слезы. После того начал говорить другой узник, именем Феостирикт, муж старый и почтенный пресвитерским саном, у которого за верность иконопочитанию был отрезан нос, а всё лицо опалено кипящею смолою.

— Однажды в монастыре нашем, называемом Пеликита, — говорил он, — совершалось во святой и великий четверг страст­ной седмицы бескровное жертвоприношение. Вдруг нападает на монастырь мучитель Лаханодракон со множеством воинов. Дерзновенно войдя в алтарь, он повелел прекратить пение и ниспроверг святые и животворящие Христовы Тайны на землю.

Затем, схватив избранных сорок двух иноков оковал их железными цепями, — из остальных же некоторым нанес жестокие раны, истерзав тело их, другим опалил бороды и лица, предварительно обмазав их смолою, у иных, в числе которых был и я, отрезал носы. После того он поджег церковь и спалил ее вместе со всем монастырем. Тех же избранных сорок двух иноков, которые были окованы узами, мучитель заточил в Ефесской области, поместив их всех в одной ветхой бане, вход в которую был заколочен. Там все они и были уморены голодом.

Преподобный Стефан, слушая такие рассказы, убеждал братию к подобному же мужеству и терпению. Потом и сам припомнил о некоем Петре, жившем во Влахернах. Приведенный на допрос к царю, сей Петр за верность иконопочитанию беспощадно был бит воловьими жилами, но проявил при этом такое терпение, что совершенно не стонал и не кричал, как будто не испытывал никакой боли. Мало того, — он не побоялся поражать обличительными словами, как каким-либо острием, самого царя, называя его новым Юлианом отступником36. Припомнил блаженный Стефан и о некоем Иоанне, которого царь не мог принудить к тому, чтобы он попрал ногами иконы Христа и Пресвятой Богородицы. После многих напрасных попыток мучитель повелел зашить его в мех и, привязав к меху камень, бросить его в море и потопить святого.

Рассказывая друг другу такие повести, все преблаженные отцы и узники за Христа распалялись ревностным желанием пострадать за святые иконы и один другого укрепляли, говоря:

— Потерпите, братия, ради Господа, и постраждите за Него до последнего издыхания. «Если только с Ним страдаем, чтобы с Ним и прославиться» (Рим.8:17).

Все блага мира сего ничто пред той славой, которая уготована нам.

Блаженный Стефан пробыл в народной темнице один­надцать месяцев. Тут Бог открыл ему в видении время смерти его за сорок дней. Когда после откровения пришла к нему жена стражника, приносившая преподобному пищу, он сказал ей:

— Да вознаградить тебя Господь за благодеяние твое, кото­рое ты оказывала мне. Ты достаточно послужила мне. Теперь больше уже не приноси мне той тленной пищи и пития, какие приносила раньше.

Услышав такие слова, жена опечалилась, ибо, думала, что святой гнушается ее приношениями. Видя печаль ее, преподоб­ный сказал ей:

— Приблизилось время кончины моей, ибо, по прошествии сорока дней, я умру. И я желаю в продолжение этих дней приумножить подвиги иноческие и остаться совершенно без пищи и пития, чтобы приготовить себя к смерти.

Затем, отослав жену стражника, преподобный предался молитвенным подвигам и пребывал в молитве день и ночь. Некоторые из граждан, соблюдших благоверие в это время, приходили к нему чтобы получить от него благословение. Для сего они меняли одежды свои, облекались в худые рубища и, приходя к святому, наслаждались его многополезными и богомудрыми речами.

Когда положенные сорок дней подходили к концу и уже наступил тридцать восьмой день, преподобный снова призвал названную выше жену и при всех святых отцах, находившихся в темнице, сказал ей:

— Да воздаст тебе Бог сторицею за те милости, какие ты оказала мне, и призрит на тебя милосердым оком с вы­соты Своей. Ибо ты явила себя истинной ученицей Того, Кото­рый сказал: «как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне» (Мф.25:40), и еще: «кто принимает праведника, во имя праведника, получит награду праведника» (Мф. 10:41); и в третьем месте: «И кто напоит вас чашею воды во имя Мое, потому что вы Христовы, истинно говорю вам, не потеряет награды своей» (Мрк. 9:41). Все это ты исполнила, послужив мне, и потому не ли­шишься награды своей.

Затем святой подал ей святые иконы, которые она раньше принесла ему, и сказал ей:

— Прими драгоценное сокровище твое. Оно послужит для тебя защитою от всякого зла и будет свидетельством твоего православия в нынешнем и грядущем веке.

Произнеся эти слова, святой тяжко вздохнул и проговорил:

— Через день я оставлю земную жизнь и переселюсь в иной мир, где предстану пред Небесным Царем.

При этих словах преподобного, женщина та горько запла­кала. Потом взяв иконы и приняв от святого Стефана благословение, обернула иконы полотенцем и пошла в свой дом, скорбя по поводу разлуки с своим великим отцом и учителем. Преподобный же оставшееся время до дня смерти своей провел вместе с соузниками своими в пении священных песнопений, прославляя Господа Бога.

Когда наступил тридцать девятый день, царь с своею третьею женою, именем Евдоксиею, стал праздновать языческий праздник, называемый врумалиями37; ибо нечестивый еретик, при многих своих богоненавистных злодеяниях, не оставлял и языческих празднований. Во время сего праздника некоторые из зловерных еретиков обвинили пред царем блаженного Стефана в том, что он превратил темницу в монастырь и прельщает своими речами многих приходящих к нему, увле­кая их в идолопоклонство (так они называли иконопочитание). Царь, разгневавшись, тотчас же послал спекулятора, чтобы тот вывел Стефана за город и казнил бы его мечем. Но когда Стефан был веден связанным на усечение, царь стал жалеть, что осудил блаженного на такую быструю казнь.

— Что может быть вожделеннее для Стефана, как не окончить поскорее жизнь свою посредством усечения мечем? — говорил он и, желая умертвить преподобного более лютою смертью, повелел снова возвратить в темницу. Сам же устроил у себя в этот день большой пир для своих вельмож и единомышленников, и они ликовали и веселились, при игре на музыкальных инструментах и при громком звуке труб. Среди пира царь вспомнил о блаженном Стефане и сказал двум находившимся при нем юношам, которые были красивы лицом, отличались храбростью, и были ему единоутробными братьями.

— Идите в народную темницу, и скажите Стефану с Авксентиевой горы следующее. Так говорит царь: видишь ли, какую имеет он заботу о тебе? Вот он возвратил тебя от самых врат смертных и даровал тебе жизнь. Итак, доколе же ты не будешь повиноваться царской воле? Скажите ему всё это. Я знаю, что он не покорится мне, но еще больше начнет хулить меня, — и вы тогда схватите его и бейте как можно сильнее, пока не убьете до смерти.

Выслушав приказ царя, юноши те пошли в темницу; но увидев лицо Стефана, подобное Ангельскому зраку, пришли в смущение пред его святостью и, пав к ногам блаженного, просили у него благословения и молитвы. Потом, возвратившись к царю, сказали ему:

— Мы нашли чернеца того непокорным и за это били его без милости и оставили еле-живым; не думаем, чтобы он мог дожить до утра, — так сильно мы били его.

Услышав это, царь утешился и весело продолжал пировать с своими единомышленниками.

Между тем, преподобный Стефан всю ночь простоял на молитве, готовясь к смерти. Когда же взошла утренняя звезда, он созвал всех преподобных отцов, заключенных вместе с ним, и обратился к ним с такою речью:

— Последнее пожелание мира и последнее целование даю я вам, отцы и братия: вот уже приблизился час моей кончины, и меня ожидает мученический .венец. Вы же до конца пребы­вайте в православии и будьте тверды.

Услышав такие слова, преподобные отцы горько плакали, омывая лица свои теплыми слезами. Святый же Стефан стал совлекать с себя одежды. Тогда другие преподобные отцы ска­зали ему:

— Лучше будет, отче, если ты встретишь смерть в святом иноческом одеянии своем.

Но боговдохновенный Стефан ответствовал:

— Борцу подобает выйти на борьбу нагим. К тому же что хорошего в том, если иноческий чин будет попран ногами людей беззаконных.

Сказав это, блаженный совлек с себя все одежды и, при­крывшись одною только кожаною мантиею, сел, вместе со свя­тыми отцами, в ожидании своего смертного часа.

В ту же ночь, когда царь после пира почивал на одре своем, бес, находившийся всегда при нем, возвестил ему, что посланные его не причинили Стефану никакого зла, но только поклонились ему и взяли у него благословение. Тогда царь, встав от сна, вышел из внутренних покоев дворца своего и, на подобие рыкающего льва, начал восклицать:

— О беда, о великое уничижение, нет у меня помощника, нет верного слуги. Все меня ставят ни во что, и я не знаю, что мне делать с людьми, недостойными и воспоминания о них (так он называл обыкновенно иноков).

Услыхав вопли царя, все бывшие в царском дворце сму­тились, стали волноваться и поспешно подбегали к нему. Взглянув на подбегающих, царь сказал:

— Куда идете и кого ищете?

Они же со смирением сказали:

— Мы пришли к тебе, благому господину и царю нашему.

Тогда царь громким голосом возгласил:

— Я не господин и не царь ваш. Вы имеете у себя иного царя, иного господина, к ногам которого припадаете, молитв и благословения которого просите. И нет никого, кто бы слушал меня и верно служил бы мне, чтобы я мог истребить врага моего и чтобы утешился дух мой.

Окружавшие Копронима стали расспрашивать, кто сей враг его, которого почитают больше самого царя. Тогда Копроним ответствовал:

— Не я царь, а Стефан с Авксентиевой горы.

Едва он произнес такие слова, тотчас же все с сильным криком быстро устремились в народную темницу и, обращаясь к страже, восклицали:

— Дайте нам Стефана Авксентианина.

Но преподобный Стефан сам вышел к ним из темницы с лицом веселым, с душою радостною.

— Я — тот, кого вы ищете, — говорил он прибежавшим. Тогда они схватили святого, как волки овцу, повергли его на землю и, разбив все оковы на нем, немилосердно повлекли его на площадь, попирая ногами и ударяя палками. Когда блаженный был извлечен за ворота темницы и был против церкви святого великомученика Феодора, то опершись руками о землю, поднял, насколько мог, свою голову, и сотворил последнее поклонение святому мученику пред его церковью, исполнив, таким образом, среди лютых мук, благочестивое дело. Видя это, один из кровопийц, влекущих святого, именем Филомматий, схватил большой кусок дерева и, сильно ударив им по голове святого, разбил ее. И тотчас же преподобный предал дух свой в руки Божии. А на его убийцу на том же месте внезапно напал бес, так что нечестивец, возопив страшным голосом, пал на землю и ужасно кричал, изви­ваясь всем телом и скрежеща зубами, причем из уст его текла пена. И он, окаянный, до тех пор был мучим бесом, доколе среди тяжких мучений не изверг душу свою.

Не смотря на это, сборище разъяренных кровопийц, влекших Стефана, не прекратило издевательства над его телом, и являло над мертвым свою зверскую лютость, влача тело преподобного по улицам и побивая его камнями. Отдельные члены преподобного по пути отрывались от святого тела и оставались лежать на улицах: так было с перстами пре­подобного, с руками его, а также и со внутренностями. Между прочим, один из беззаконников, поднял обеими руками огром­ный камень и ударил им в чрево преподобного, и тотчас чрево его распалось и внутренности его вывалились; так что улицы города обагрились кровью святого, которая лилась, как вода. И не только мужи, но и жены, а также малые дети, вы­ходя из своих училищ, метали камни на мертвое тело пре­подобного. Ибо от царя вышло такое повеление: если кто не бросить камень на Стефана Авксентианина, тот — противник царю и подлежит казни. Потому-то вся толпа зловерных еретиков, от мала до велика, побивала убиенного. Когда же тело святого приволокли к воловьему торгу, то один содержатель корчмы, варивший в это время рыбу, увидев влачимое тело и думая, что святой еще жив, схватил горящую головню и ударил ее в голову святого, и из нее тотчас же истек мозг.

Следом за мятежным сборищем, творившим разные издевательства над телом преподобного, шел один православный муж, по имени Феодор, который хотел знать, где бросят тело святого. Увидев истекший из головы его мозг, он сделал вид, как будто бы споткнулся, упал на землю и, тайно собрав мозг преподобного в чистый платок, скрыл его в своей одежде и снова пошел вслед за издевающимися над телом святого.

В это время еще жива была старшая сестра преподобного Стефана, которая постриглась в иноческий чин в одном из Византийских девичьих монастырей. К этому монастырю и повлекли тело святого, чтобы и сестра преподобного, согласно царскому повелению, бросила в него камень. Но та, узнав о сем, удалилась из своей келлии и скрылась в одном гробе; ее всюду искали, но не могли найти. Тогда тело преподобного Сте­фана повлекли оттуда на место, называемое Пелагииным кладбищем. Там находилась прежде церковь святой мученицы Пелагии, от ветхости распавшаяся; злочестивый царь повелел разбросать самое основание ее, а на месте его выкопать глубокую яму, в которую стали бросать трупы убиваемых неверных. К этой яме и приволокли тело преподобного Стефана и ввергли его в нее, вменивши праведного со беззаконными.

Так окончил свое земное поприще преподобный отец наш Стефан, ноября месяца в 28 день, в 53-ем году от своего рождения38

День этот с утра был весьма ясен и солнце лило на землю яркий свет; в третий же час этого дня с восточной стороны, где находилась Авксентиева гора, показалось облако огнен­ное, воздух над городом мгновенно помрачился и день пре­вратился в ночь. Потом поднялась буря, стал падать сильный град, который поразил многих на смерть.

Но все эти видимые знамения гнева Божия, обрушившиеся на Константинополь в наказание нечестивым за причиненные преподобному муки и ругательства над его честным телом, не вразумили злочестивого царя. Так он повелел предать смертной казни, как ослушников царской воли, — двоих своих братьев, которых посылал раньше убить преподобного Сте­фана. Потом он погубил на смерть и других святых отцов, которые пребывали в темнице, вместе с преподобным Стефаном.

Между тем Феодор, который собрал истекший мозг пре­подобного Стефана, отправился в монастырь святого Дия39 и, тайно отдав игумену монастыря мозг блаженного, подробно поведал ему о всем, что знал о смерти Стефана. Игумен, выслушав со слезами рассказ Феодора, предал царя, как еретика и отступника, проклятию, мозг же святого принял, как многоценное сокровище, вложил его в чистый сосуд и скрыл в церкви святого первомученика Стефана. Но сие не утаилось от злобного царя. Произошло это таким образом.

Когда игумен положил честный мозг святого Стефана в сосуд и скрыл его в церкви, то при этом присутствовал один юноша, живший в монастыре святого Дия. По прошествии некоторого времени, юноша сей стал молить игумена, чтобы тот сподобил его диаконского сана. Но игумен, не считая его достойным сего сана, не исполнил его просьбы. Тогда юноша разгневался на игумена и, отправившись к царю, рассказал ему всё, что знал о мозге святого Стефана. Царь тотчас же повелел принести сосуд, в который положили честный мозг пре­подобного, и открыть его пред собою.

Когда сосуд открыли, то он оказался совершенно пустым, ибо мозг Стефана божественным смотрением был невидимо взят и сокрыт на месте, никому неизвестном и доныне. Царь разгневался, и юноша тот, как клеветник, был отослан на изгнание.

Здесь необходимо припомнить и чудесную казнь Божию, постигшую ту девицу, которая, будучи рабыней блаженной инокини Анны, солгала на нее и на блаженного Стефана, будто бы они, тайно сходясь по ночам, впадали в беззаконный грех. Она была отдана в замужество одному сановнику, собиравшему по­дати для царя в Вифинии, и родила двух близнецов. Однажды когда она почивала ночью на одре, вместе с детьми своими, — те внезапно пришли в волнение и, получив некую дивную силу, яростно схватили сосцы своей матери и начали сосать их не как дети, но как львята или медвежата, — так что несчастная жен­щина не могла оторвать их от своей груди. И так зверски терзая сосцы матери своей, они ее умертвили; затем и сами, как порождения ехидны, умерли вместе с нею. Такая казнь постигла окаянную лжесвидетельницу. Блаженный же преподобномученик Стефан, как неповинный и чистый сердцем, зрит Бога в Троице единого, Отца и Сына и Святого Духа, Кото­рому слава во веки. Аминь.

 

Тропарь, глас 4:

Постнически предподвизався на горе, умная врагов ополчения всеоружием креста погубил еси всеблаженне, паки же ко страдальчеству мужески вооружился еси, убив Копронима мечем веры: и обоих ради венчался еси от Бога, преподобномучениче Стефане приснопамятне.

 

Кондак, глас 8:

Троицы рачителя, и божественнаго Стефана восхвалим верно песньми празднолюбцы от сердца, яко почествовавша начертание красное Владыки, и Матере Его: и согласно ныне от любве возопиим ему, радующеся: радуйся отче приснославне.

 

Кондак, глас 3:

Из неплодна преподобне корене возарсте ветвь: первострадальцу тезоимените, монахов наставник велик отче явился еси, и ярости не убоявся царя, не хотяща Христов чествовати образ. Сего ради скончався, мученический венец приял еси Стефане.

________________________________________________________________________

1 Мать пророка Самуила долго была бесплодной. Неплодие считалось у евреев знаком немилости Божией и было позорным. Поэтому Анна со слезами молила Бога даровать ей детище, причем дала обет, — если у нее родится дитя, — посвятить его на служение Богу. Молитва ее была услышана; у нее родился младенец мужеского пола, который, как дар Божией милости был посвящен родителями Богу и воспи­тывался при храме Иерусалимском.

2 Знаменитый Влахернский храм находился во Влахернах, местности Константино­поля, почти на самом берегу Мраморного моря. Здесь была чудотворная икона Пресв. Богородицы и риза Ее, хранимая в особом ковчеге, которая была привезена в Ни­занию в V веке.

3 Император Византийский Зенон царствовал с 474- 491 гг. После него всту­пил на престол Анастасий I, царствовавший с 491- 518 гг.

4 Здесь разумеется император Анастасий II (713-715 гг.)

5 Патриарх Герман I, управлял Византийскою церковью с 715-730 г.

6 Это было в 715 г.

7 Разумеется Феодосий III Адрамитен, царствовавший с 715-716 вв.

8 Император Лев III Исаврянин царствовал в 716-741 гг. Исаврянином он назывался потому, что был родом из Исаврии, провинции, расположенной на юге Малой Азии.

9 Лаодикия финикийская была расположена на самом берегу Средиземного моря, несколько южнее Антиохии Сирийской.

10 Аравия — довольно большой полуостров на юге Азии, между Красным или Черным морем и Персидским заливом. Население Аравии — семетического происхождения и ведет преимущественно кочевой образ жизни. При этом Аравия делится на мно­жество мелких княжеств, в главе которых стоят шейхи. Христианство в Аравию проникло очень рано (как можно заключать из Деян.Ап. 2:11; Гал. 1:17), и предание говорит, что там проповедывали христианство Апостолы Варфоломей, Фаддей, Андрей, Фома и даже Иоанн.

11 Титул патрициев принадлежали первоначально лишь детям сенаторов, кото­рые назывались по-латыни раигез. Потом это название стало прилагаться ко всем лицам благородного римского происхождения. Но император Константин сделал титул патриция личным достоинством, которое даровалось высшим чиновниками, но не переходила по наследству.

12 Спафарий — оруженосец, телохранитель царский. Впоследствии наименование спафарий сделалось одним лишь почетным титулом, даваемым лицам военным, — с которым не соединялись обязанности охранения царя.

13 Константинопольский патриарх Анастасий управлял Церковью с 730-753 гг.

14 Выражение мерзость запустения взято из книги Дан.9:27, ср. Мф.24:15; к Анастасию оно приложено для указания его недостоинства быть заместителем святителя Германа.

15 Авксентиева гора находилась против Констан­тинополя, у Никомидийского залива.

16 Это было в 756 г. от Р. Хр.

17 Император Константин V Копроним царствовал с 741-775 г.

18 Разумеется Константинопольский патриарх Константин II, который управлял Византийскою Церковью с 754-766 г.

19 Разумеется Константина VI Порфирородный, царствовавший с 780- 797 г. Ца­рица Ирина, мать его и подруга Льва VI, ревностная защитница иконопочитания, в продолжение 10 лет управляла государотвом вместо сына и после него царствовала по 802 г.

20 Арий, Несторий, Евтихий и Диоскор — были ересиархами. Арий учил о том, что Сын Божий есть тварное существо, не одинакового достоинства с Богом Отцом. Несторий учил о том, что Иисус Христос не есть истинный Бог, но человек, удо­стоенный за святость жизни особенной благодати Божией. Евтихий и Диоскор были пред­ставителями монофизитской ереси, учившей об одной природе божеской в Иисусе Христе, которая поглотила в нем человеческое естество. Первый эту мысль высказал Евтихий — архимандрит одного из Константинопольских монастырей. Диоскор же (бывший александрийским патриархом, с 444- 451), явился ревностным защитником этой мысли.

21 Финики — плоды пальмовых деревьев, имеющие ягодообразный вид; величина их разнообразна: у одних пальм плоды бывают в горошину, у других — больше человеческой головы. Когда плоды пальмовых деревьев созревают, то их или срывают рукою, или же трясут дерево, так что плоды падают на разостланный циновки. Упо­требляются в пищу финики одинаково и в свежем виде и в сухом. Смоквы — плоды смоковницы, дерево хорошо известного из книги Священного Писания. В естественном виде эти плоды походят на грушу. Мигдалы — миндальные орехи, плоды миндального дерева (по славянски «амигдал»).

22 В 763 году.

23 Здесь имеются в виду следующие слова пророка Исаии (5:20): «Горе тем, которые зло называют добром, и добро — злом, тьму почитают светом, и свет — тьмою, горькое почитают сладким, и сладкое — горьким!»

24 Стихира на праздник перенесения Нерукотворного Образа Христа Спасителя.

25 Скифы — дикий народ, обитавший на севере от Черного моря, в пределах нынешней южной России, и в низовьях Дуная.

26 Кувикуларий — царский постельничий, по большей части одно из самых приближенных лиц к царю.

27 Иоан. 19:9; ср. Мф. 26:63; 27:12-14. Мрк. 14:61; 15:5; Лк. 23:9.

28 Выражение взято из книги пророка Исаии, где оно приложено к Мессии-Избавителю (гл. 53, от. 7).

29 Новоначалие — подготовленный искус, без которого не постригают в ино­чество; лица, находящиеся в этом положении, известны под названием послушников.

30 Иппоком — царский конюшенный; одна из придворных должностей.

31 Хризополь — предместье Константинополя, на противоположного берегу Босфора, в Вифинии; ныне Скутари.

32 Это было в то время, когда Господь стоял на суде Пилата (Иоан.19:15).

33 Проконнис — остров на Мраморном море, ныне Мармара. Геллеспонтские страны — земли, расположенные посредине Мраморного моря, которое в древности называлось Геллеспонтом.

34 Темница эта находилась в самом городе.

35 Анфипат — начальник области, в состав которой входило несколько провинций; игемон — начальник провинции.

36 Юлиан Отступник — римский император, царствовавший с 361 по 368 гг. Рожденный и воспитанный в христианстве, он отвергся Христа и сделался ревностным язычником.

37 Врумалии или брумалии — языческое празднество, которое происходило в день зимнего солнцестояния (по-латыни брума). Празднество это начиналось в древнему Риме жертвоприношением пред храмом Сатурна (римского бога земледелия и посевов), отчего называлось также сатурналиями, затем устраивалось пиршество, в котором принимали участие сенаторы и все сановники.

38 Это было в 768 г. от Р.Х.

39 Дий — один цареградский подвижник, живший в V в. и основавший в окрестностях Константинополя монастырь. Память его 19 июля.

 

Память святых мучеников, со святым Стефаном Новым за святые иконы пострадавших

При Константине Копрониме1 многие православные воины, оставив воинское звание, приняли монашество. Многих из них беззаконный царь после мучений приказал лишить жизни. Одного, по имени Василия, он сначала ослепил. Когда же святой Василий и после ослепления стал воздавать поклонение святым иконам, мучитель вонзил меч в чрево Василия, так что об­наружились все его внутренности. В это же время приял мученический венец за святые иконы и святой Стефан в Константинополе. Кроме этих были сосланы в заточение два Григория с некоторыми другими, где и скончались. Наконец святой Иоанн был изгнан в Дафну2, где, по приказанию царя, его часто подвергали биению, от чего он и скончался.

________________________________________________________________________

1 Константин Копроним царствовал с 741-776 г. Это был один из жестоких императоров иконоборцев. Так как во время гонений на святые иконы главными защитниками их являлись иноки, то Константин Копроним приказал жечь монастыри, а православным инокам разбивать головы теми самыми иконами, на за­щиту коих они выступали, или же предавал их иным жестоким казням. Воины, исполнявшие волю нечестивого царя, видя твердость православных и многие знамения от поругаемых икон, часто из гонителей обращались в православных и становились ревностными чтителями святых икон. За это ярость мучителя обращалась на них, и им приходилось претерпевать жестокие казни, мучения и самую смерть.

2 Дафна — предместье в Константинополе.

 

Житие святого отца нашего Феодора, архиепископа Ростовского1

Святой Феодор, первый архиепископ Ростовский, происходил из того знаменитого своим благочестием рода, к которому принадлежал великий подвижник и молитвенник земли русской, преподобный Сергий Радонежский. Святитель Ростовский Феодор был родной племянник преподобного Сергия, сын его старшего брата Стефана. Сей Стефан, выселившись, как и преподобный Сергий, вместе с отцом своим, боярином Кириллом, из Ростовской области в подмосковную область Радонежскую, первую половину жизни своей провел на службе у Радонежского князя Андрея Ивановича, сына московского князя Ивана Даниловича Калиты. Он был в числе главных вельмож Радонежского князя, славился воинскими заслугами, но особенно отличался своим благочестием. Он был женат и от супруги своей Анны имел двух детей,

Климента и Иоанна. Благочестивая жена Стефана вскоре скончалась, и Стефан тогда решил отречься от мира и принять иночество. Он постригся в монастыре Покрова Пресвятой Богородицы в Хотькове и предался усердно иноческим подвигам, посту и молитве. Оставив вскоре Хотьковский монастырь, он ушел в Москву, поселился в монастыре святого Богоявления в особой келлии и проводил строгий и суровый образ жизни в посте и молитве, воздерживаясь от вина и пива и одеваясь в ветхие одежды. В то время находились в том монастыре и другие знаменитые подвижники, как святой Алексий, впоследствии митрополит, старец Геронтий и другие. Их любил пре­освященный Феогност, тогдашний митрополита всея России2, часто к себе призывал и оказывал им почёт.

Узнав о благочестивой подвижнической жизни Стефана, великий. князь Симеон Иванович3, сын Ивана Даниловича, повелел митрополиту Феогносту посвятить его в священнический сан, а потом поставить и в игумены Богоявленского мона­стыря, и избрал его в духовники себе. Духовными детьми Стефана пожелали стать и многие бояре и вельможи. Великий князь Симеон любил Стефана, почитал и часто с ним беседовал.

Таков был отец святого Феодора, называвшегося в миру Иоанном. По достижении семилетнего возраста, Иоанн отдан был благочестивыми родителями в научение грамоте и вскоре изучил всё, что было ему преподано.

По смерти матери, юный Иоанн находился при своем отце, принявшем иночество. Слыша о жизни своего дяди, великого Радонежского подвижника Сергия, устроявшего тогда свою новую обитель, в которую отовсюду собирались разного чина и звания люди для духовных подвигов, Иоанн горел желанием видеть Сергия и последовать ему. По Божию смотрению, отец Иоанна, Стефан, отправился из Москвы в Радонежскую область в монастырь Живоначальные Троицы и привел с собою и сына своего Иоанна. Он провел сына прямо в церковь и, взяв за правую руку, сам передал его в руки игумена Сергия, своего родного брата.

Несмотря на юные годы Иоанна, которому было всего двенадцать лет, преподобный Сергий, провидя в нем истинного подвижника, тогда же постриг его в иноческий чин, 20-го апреля, на память преподобного Феодора Трихины, в честь которого Иоанн переименован был в Феодора: тогда был обычай давать при пострижении имя того святого, память которого совершалась в день пострижения.

Новопостриженный инок Феодор и остался на иноческое жительство в Троицком монастыре под руководством великого его основателя. Он стал вести воздержную, целомудренную и чистую жизнь, усердно посещал церковные службы, внима­тельно слушал Божественное Писание и сам часто читал Божественные книги. Наставника же своего, препо­добного Сергия, во всем слушался со смирением, кротостью и молчанием. Усердие к церковной и келейной молитве, пост и бдение, усердное пение псалтири и слёзы умилены молодого инока вызывали удивление у окружавших. Особенно замечательно было то, что он ничего не скрывал от преподобного Сергия, и днем и ночью открывая ему все свои помыслы.

По достижении надлежащего возраста, Феодор был посвящен в иерейский сан и продолжал совершенствоваться в иноческих подвигах и духовной жизни. Когда он служил литургию вместе с преподобным Сергиям и своим отцом Стефаном, некоторые иноки, удостоенные особой благодати Божией, видели, как с сими святыми служителями у престола служил Ангел Божий.

В это время стала посещать Феодора мысль об основании нового, своего монастыря, об отыскании удобного места и учреждении иноческого общежития. Мысль эту он поведал своему учителю, преподобному Сергию, и повторял это не раз. Пре­подобный, видя, что мысль эта решительно овладела Феодором, усмотрел в сем действие промысла Божия.

Феодор непрестанно предавался по обычаю ночной молитве. И вот однажды, стоя на молитве, он слышит голос: «Феодор иди в пустыню; ты устроишь обитель, соберешь в ней многих подвижников, мужей желаний духовных, и получишь великую награду на небесах». Приняв сии слова за откровение свыше, блаженный никому не открыл о происшедшем. Но спустя значительное время великий прозорливец Сергий сказал своему племяннику:

— «Я, чадо, надеялся, что ты предашь кости мои гробу и станешь после меня игуменом на сем месте; но если хочешь теперь начать задуманное тобою дело, то да поможет тебе Бог и Пресвятая Богородица».

Благословив своего племянника и ученика, он отпустил его вместе с теми из братий, которые пожелали с ним отправиться.

Преподобный Феодор вышел со своими спутниками из монастыря и отправился искать нужного ему, удобного для оби­тели, места. И нашел он прекрасное для построения монастыря место, называвшееся Симоново, недалеко от города Москвы, на левом берегу Москвы-реки.

Получив известие, преподобный Сергий сам пришел видеть это место, нашел его удобным для построения монастыря и благословил Феодора приступить к исполнению задуманного предприятия.

Получив надлежащее архиерейское разрешение, преподобный Феодор создал на избранном месте церковь во имя Пресвятой Владычицы нашей Богородицы, честного Ее Рождества, возвел нужные для монастыря изрядные строения, собрал отовсюду многочисленную монастырскую братию и составил монастырь по строгому чину монастырей общежительных.

Сам основатель монастыря подавал пример строгой подвижнической жизни и сиял как внутренними добродетелями, так и внешним благолепием и телесной красотой, отличаясь вместе с тем мудростью и разумом. Все эти качества воз­буждали у всех уважение и почтение к нему, и слава его воз­растала более и более, так что дядя его, преподобный Сергий, опасался, чтобы племянник его не прельстился этой честью и славой, и непрестанно молился, чтобы Господь Бог помог Стефану совершить течение жизни без преткновения.

Когда новооснованный монастырь стал привлекать многих приходящих, Стефан, избегая шумной жизни, решил найти для себя более глухое и уединенное место. Таковое он усмотрел вблизи монастыря, на расстоянии двух выстрелов из лука, в густом лесу, близ самой реки-Москвы, в пяти верстах от Московского Кремля. Здесь он построил для себя уединенную келлию и стал подвизаться с новым усердием и в новых трудах.

Но и здесь стали собираться к нему ученики, желавшие под­визаться вместе с ним. И здесь посетил его преподобный Сергий и признал новое место удобным для подвигов и для построения монастыря. Митрополит Алексий4 дал благословение на основание церкви в новом Симонове, а за церковью Рожде­ства Пресвятой Богородицы осталось наименование: «На Старом Симонове».

Основание великолепной и обширной каменной церкви во имя Успения Пресвятой Богородицы преподобным Феодором поло­жено было в 1379 году, а закончена постройка была только через 26 лет, в 1405 году, уже по смерти основателя; освящение новопостроенного храма совершено было уже митрополитом Киприаном.

Одновременно с церковью воздвигнуты были и другие новые обширные монастырские здания, трапеза, келлии. Много нашлось благотворителей новооснованному монастырю: князья и бояре, и сам великий князь Димитрий Иоаннович5, а потом сын его и преемник, великий князь Василий Димитриевич6, щедро да­вали казной и разными вкладами на монастырское строение.

Так устроился Новый Симонов монастырь, а Старый Симонов остался усыпальницею иноков.

Еще при митрополите Алексии Феодор был поставлен в игумена Симонова монастыря; преподобный Сергий был против этого: он желал, чтобы Феодор проводил уединенную жизнь, к которой стремился; но он должен был уступить настояниям великого князя Димитрия Иоанновича и митрополита Алексия.

Великий князь Димитрий Иоаннович избрал игумена Феодора в духовные отцы себе; духовными детьми Феодора пожелали стать и многие бояре и вельможи.

Как духовник великого князя и многих бояр, как племянник знаменитого подвижника Сергия, хорошо известный и властям духовным, Симоновский игумен Феодор должен был прини­мать живое участие в делах церковных.

По смерти митрополита Алексия настали замешательства в русской митрополии. В Киеве находился Киприан, поставленный в Киевские митрополиты еще при жизни святого Алексия и стремившийся распространить свою власть и на церковь Московскую, а в Константинополе в 1380 году, без ведома и согласия Московского великого князя, был поставлен в митрополиты Киевские и всея России Пимен. Великий князь пожелал иметь митрополитом Киприана и отправил звать его в Москву духов­ника своего, Симоновского игумена Феодора, который и выполнил данное поручение с успехом. Впоследствии несколько раз Феодор исполнял подобные же поручения. Так в 1384 году он, по воле великого князя, вместе с Суздальским архиепископом Дионисием, путешествовал в Константинополь по делам рус­ской митрополии, так как смута еще продолжалась: в Москве занимали митрополичью кафедру то Киприан, то Пимен.

В эту поездку свою в Константинополь игумен Феодор получил от патриарха Нила7 сан архимандрита, а Симонов монастырь сделан был патриаршим ставропигиальным. В 1387 году архимандрит Феодор снова путешествовал в Кон­стантинополь по делам митрополии, когда туда же ездили и оба митрополита, Пимен и Киприан. Из этой поездки Феодор возвратился в сане архиепископа Ростовского вместе с митро­политом Пименом.

И после своего назначения на архиепископскую Ростовскую кафедру, остававшуюся праздною после удаления святого Иакова8, Феодор продолжал принимать деятельное участие в церков­ных делах. Так в 1389 году он вместе с другими епископами провожал из Москвы до Рязани Пимена в третью, последнюю, поездку его в Константинополь.

19-го мая 1389 года скончался великий князь Димитрий Иоаннович. Сын и преемник его, великий князь Василий Димитриевич, оказывал такое же уважение и внимание архиепископу Феодору, как и его отец, и пользовался его услугами в делах церковных.

Новым патриархом Антонием9 Пимен был низложен окончательно и вскоре умер10. Великий князь Василий Димитриевич решил принять в Москву митрополита Киприана, находившегося в Константинополе, и для приглашения его отправил, не раз уже бывшего там, опытного Ростовского архиепископа Феодора.

1-го октября 1389 года митрополит Киприан, вместе с приехавшим за ним Феодором, отправился из Константинополя через Киев, где они оставались до февраля 1390 года, а на средокрестной неделе великого поста этого года выехали в Москву.

Так кончились замешательства в русской митрополии, а вместе с ними и странствования архиепископа Феодора. Много трудов, опасностей на суше и на море, огорчений и неприятностей пришлось ему перенести за это время, но он с юных лет приучил себя к трудам и подвигам и не думал о покое. Господь Бог укреплял дух его и тело.

Будучи игуменом и архимандритом Симонова монастыря, Феодор, хотя и был отвлекаем общецерковными делами, однако постоянно и неослабно руководил монастырскою жизнью и в своих учениках воспитал многих великих и славных подвижников. К нему приведен был блаженным Стефаном Махрищским11 благородного происхождения юноша, по имени Косма, воспитывавшийся в Москве в доме боярина Вельяминова, и был пострижен в Симоновом монастыре под именем Кирилла. Это был знаменитый впоследствии основатель Кирилло-Белозерского монастыря. Первыми подвигами монашеского послушания он обратил на себя общее внимание в Симоновом монастыре, трудясь в пекарне, поварне и других послушаниях. Здесь заметил его нередко посещавший обитель преподобный Сергий и любил с ним беседовать. Когда архимандрита Феодор был возведен в сан архиепископа Ростовского, братия Симонова монастыря избрала Кирилла настоятелем. Но, жаждавший уединенных подвигов, Кирилл тяготился этим положением, отказался от настоятельства и затворился в своей келлии. Однако слава его подвигов и сюда привлекла почитателей и посетителей, и он решил удалиться на север, где и основал свой, славный впоследствии, монастырь.

Здесь же, в Симоновом монастыре, при архимандрите Феодоре, принял пострижение молодой Волоколамск! и дворянин Феодор Поскочин, названный  в иночестве Ферапонтом. Подобно Ки­риллу, он прославился своим подвижничеством и был известен Сергию Радонежскому. Вместе с своим другом Кириллом он удалился в Белозерский край и основал там монастырь, который стал известен под именем Ферапонтова. Призванный князем Андреем Димитриевичем Можайским, которому при­надлежало и Белоозеро, Ферапонт основал в Можайске новый монастырь Лужецкий, в котором и скончался архимандритом своей обители12.

Много и других лиц подвизались в Симоновом монастыре под руководством архимандрита Феодора. Строгое общежитие, уста­новленное в Симоновом монастыре, служило образцом для дру­гих общежительных монастырей, основатели которых прежде жили в монастыре или посещали его.

По окончании трудов по делам русской митрополии, архиепископ Феодор прибыль в Ростов и, поклонившись иконе Богоматери и мощам святителя Леонтия, занялся усердно новым пастырским служением. В мире и любви пребывал он с ростовским княжеским семейством и руководил его по пути благочестия. У сына тогдашнего ростовского князя Александра Константиновича Иоанна заболели глаза и он потерял зрение. Отец обратился к святителю Феодору и просил помолиться за больного. Феодор направил князей к мощам святого Леонтия в ростовскую соборную церковь, и, по совершении молебствия, больной князь исцелился и прозрел. Впоследствии, уже после кон­чины святителя Феодора, наученный сим пастырем, князь Иоанн, когда снова впал в очную болезнь, опять обращался с горячею молитвою к чудотворцу Леонтию и опять получил исцеление13.

Архиепископ Феодор оставил также по себе память основанием в Ростове Рождественского девичьего монастыря, суще­ствующего и в настоящее время.

О святителе Феодоре известно также, что он, будучи настоятелем Симонова монастыря, занимался иконописью и украсил своего письма иконами различные московские церкви14.

Из всех Ростовских святителей Феодор первый поставлен был в сан архиепископа, каковой сан на Руси дотоле принадлежал только владыке древнего Новгорода Великого. Недолго святитель Феодор управлял Ростовскою паствою. Блаженная кончина его последовала 28 ноября 1395 года. Мощи его почивают под спудом в Ростовском Успенском соборе в юго-западном углу. Над ним устроена богато украшенная гробница под золотою сению15.

 

Тропарь святителя Феодора, архиепископа Ростовского, глас 4

От юности твоей добре воспитався трудами,/ воздержанием, постом и молитвами,/ чисту и непорочну сотворил еси душу твою,/ сего ради на престоле святительства сел еси,/ и яко звезда многосветлая, просвещая верных сердца/ зарими чудес твоих, отче наш, святителю Феодоре,/ и ныне моли Христа Бога да спасет души наша.

 

Ин тропарь святителя Феодора, архиепископа Ростовского, глас 5

От юности, премудре, прилежно подвизався,/ и извещением Святаго Духа/ превеликую обитель воздвиже Пресвятей Богородице/ в похвалу Рождества Ей,/ струими же слез твоих безплотныя враги погрузил еси,/ и, житий твоего целомудрием со Ангельскими лики совокупився,/ преподобие отче Феодоре,/ с ними же Христа Бога моли/ спастися душам нашим.

 

Кондак святителя Феодора, архиепископа Ростовского, глас 2

В молитвах Господеви предстоя,/ якоже крепкий адамант во утвари,/ по вся дни и нощи пред лицем Божиим светяся молитвами,/ ихже ради трудов Незаходимаго Света сподобився,/ но, яко имея дерзновение/ к рбждшемуся от Святыя Девы Христу Богу нашему,/ Егоже моли непрестанно о всех нас.

 

________________________________________________________________________

1 Житие святителя Феодора имел намерение составить знаменитый Епифаний Премудрый, написавший жития преподобного Сергия Радонежского и святого Стефана, епископа Пермского: но сие намерение Епифания не было осущестлено. Древнего жития святого Феодора не отыскано. Существует в рукописи пространное житие Феодора, составленное по разнообразным источникам в XVII столетии (по указанной синодальной рукописи это житие издано в 1877 г. в Ярославле отдельной книжкой под заглавием: «Житие иже во святых отца нашего Феодора, архиепископа Ростовского, чудотворца и основателя Симонова монастыря»). Сие житие и положено в основание настоящего изложения с проверкой по летописям и документам.

2 Святой Феогност занимал митрополию с 1328 г. по 1353 г.

3 Симеон Иванович Гордый княжил о 1340 г. по 1353 г.

4 Святой Алексий был митрополитом с 1354 г. по 1378 г.

5 Димитрий Иоаннович Донской княжил с 1363 г. по 1389 г.

6 Василий Димитриевич княжил с 1389 г. по 1425 г.

7 Нил был патриархом с 1378 г. по 1388 г.

8 Память святого Иакова празднуется 27 ноября.

9 Антоний патриаршествовал с 1388 г. по 1395.

10 Митрополит Пимен скончался 11 сентября 1389 года в Малоазийском городе Халкидоне, лежащем почти против Константинополя, и там погребен.

11 Память его празднуется 14 июля.

12 Преподобный Ферапонт скончался в глубокой старости в 1420 г. мая 27; под сим числом его житие.

13 О сем повествуется в житии святого Леонтия, Ростовского Чудотворца.

14 О занятиях святого Феодора инонописанием говорится в «Сказании о святых иконописцах» (Буслав. Истор. Очерки II, 379).

15 В лике святых Феодор встречается в агиографических памятниках с XV столетия. В рукописях встречаются написанные в честь его тропарь и кондак.

 

Священномученик Серафим (Чичагов), Петроградский, митрополит

Дни памяти

(переходящая) — Собор новомучеников, в Бутове пострадавших

27 июня — Собор Дивеевских святых

(переходящая) — Собор Псковских и Санкт-Петербургских святых

(переходящая) — Собор Московских святых

(переходящая) — Собор святых Нижегородской митрополии

14 октября — Собор Молдавских святых

18 ноября — Память Отцов Поместного Собора Церкви Русской 1917–1918 гг.

11 декабря

 

Серафим (в миру Леонид Михайлович Чичагов) родился 9 июня 1856 года; он правнук знаменитого адмирала В.Я. Чичагова, одного из первых исследователей Ледовитого океана, и внук П.В. Чичагова[1].

Леонид получил образование сначала в Первой Санкт-Петербургской классической гимназии, а затем в Пажеском корпусе, по окончании которого был зачислен в Преображенский полк. В тридцать семь лет он получил звание полковника. К этому времени уже были напечатаны его литературно-исторические труды: «Дневник пребывания Царя-Освободителя в Дунайской армии в 1877 г.», «Французская артиллерия в 1882 г.», «Записки о П.В. Чичагове».

В 1879 году Леонид Михайлович женился на Наталье Николаевне Дохтуровой, внучатой племяннице генерала Д.С. Дохтурова, героя Отечественной войны 1812 года.

Военная карьера не удовлетворяла Леонида Михайловича. С раннего детства он отличался глубокой религиозностью. Потеряв родителей, он, по его словам, привык искать утешение в религии. Полковник гвардейского Преображенского полка стал старостой Преображенского собора на Литейном проспекте и жертвовал немалые средства на храм.

Чувство милосердия, желание помогать страждущим привели Леонида Михайловича к изучению медицинских наук, и впоследствии он написал книгу «Медицинские беседы».

В 1893 году Леонид Михайлович объявил о своем желании оставить военную службу и, к великому удивлению близких, вышел в отставку в чине полковника армии, решив избрать иной жизненный путь – священство.

Жена его тяжело переживала это решение. Отец Иоанн Кронштадтский, духовным сыном которого был Леонид Михайлович, сказал ей:

– Ваш муж должен стать священником, и вы не должны препятствовать избранному вашим мужем пути, так как на этом поприще он достигнет больших высот.

Выйдя в отставку, Леонид Михайлович переехал с семьей в Москву и приступил к изучению богословских наук, готовясь к рукоположению. 28 февраля 1893 года он был рукоположен в кремлевском Успенском соборе в сан священника и приписан к кремлевской синодальной церкви Двунадесяти апостолов.

Через два года о. Леонид был определен священником для духовного окормления военнослужащих артиллерийского ведомства Московского военного округа.

Он со свойственной ему энергией частью на свои средства, частью на пожертвования отреставрировал храм – во имя святителя Николая на Старом Ваганькове, принадлежавший Румянцевскому музею и в течение тридцати лет стоявший закрытым, в котором и стал служить. В том же году неожиданно скончалась Наталья Николаевна, оставив четырех дочерей, из которых младшей было десять лет. Поручив воспитание дочерей двум доверенным лицам, о. Леонид в том же году поступил в Троице-Сергиеву Лавру и принял иночество. 14 августа 1898 года он был пострижен в мантию с именем Серафим.

После смерти настоятеля Суздальского Спасо-Евфимьева монастыря архимандрита Досифея обер-прокурор Святейшего Синода Победоносцев назначил на этот пост иеромонаха Серафима. Вскоре он был возведен в сан архимандрита и назначен благочинным монастырей Владимирской епархии. Он нашел древнюю обитель разрушающейся, обновил ее на собранные им пожертвования и за пять лет своего управления привел в цветущее состояние. Особые усилия были предприняты им по благоустройству арестантского отделения Суздальской тюрьмы-крепости: он капитально отремонтировал здание и устроил библиотеку для узников. Такое отношение архимандрита Серафима к узникам сразу сказалось: девять закоренелых сектантов вернулись в православие, и это позволило ему ходатайствовать перед Святейшим Синодом об освобождении остальных. По его ходатайству тринадцать человек были выпущены на свободу, и тюрьма перестала существовать.

Став священником, о. Леонид занялся составлением «Летописи Серафимо-Дивеевского монастыря», которая явилась самым значительным трудом его жизни. О причине составления ее он сам впоследствии рассказывал следующее: «Когда после довольно долгой государственной службы я сделался священником в небольшой церкви за Румянцевским музеем, мне захотелось съездить в Саровскую пустынь, место подвигов преподобного Серафима, тогда еще не прославленного, и когда наступило лето, поехал туда. Саровская пустынь произвела на меня сильное впечатление. Я провел там несколько дней в молитве и посещал все места, где подвизался преподобный Серафим. Оттуда перебрался в Дивеевский монастырь, где мне очень понравилось и многое напоминало о преподобном Серафиме, так заботившемся о дивеевских сестрах. Игумения приняла меня очень приветливо, много со мной беседовала и, между прочим, сказала, что в монастыре живут три лица, которые помнят преподобного: две старицы-монахини и монахиня Пелагея (в миру Параскева, Паша)[2]. Особенно хорошо помнит его Паша, пользовавшаяся любовью преподобного и бывшая с ним в постоянном общении. Я выразил желание ее навестить, чтобы услышать что-либо о преподобном из ее уст. Меня проводили к домику, где жила Паша. Едва я вошел к ней, как Паша, лежавшая в постели (она была очень старая и больная), воскликнула:

– Вот хорошо, что ты пришел, я тебя давно поджидаю: преподобный Серафим велел тебе передать, чтобы ты доложил Государю, что наступило время открытия его мощей и прославления.

Я ответил Паше, что по своему общественному положению не могу быть принятым Государем и передать ему в уста то, что она мне поручает. Меня сочтут за сумасшедшего, если я начну домогаться быть принятым Императором. Я не могу сделать то, о чем она меня просит.

На это Паша сказала:

– Я ничего не знаю, передала только то, что мне повелел преподобный.

В смущении я покинул келью старицы. После нее пошел к двум монахиням, помнившим преподобного. Они жили вместе и друг за другом ухаживали. Одна была слепая, а другая вся скрюченная и с трудом передвигалась по комнате: она заведовала прежде квасоварней и как-то, передвигая в погреб по ступенькам лестницы тяжелую бочку с квасом, полетела вниз, и вслед за ней бочка, ударившая ее по средним позвонкам спинного хребта всею своею тяжестью. Обе они были большие молитвенницы, слепая монахиня постоянно молилась за усопших, при этом души их являлись к ней, и она видела их духовными очами. Кое-что она могла сообщить и о преподобном.

Перед отъездом в Саров я был у о. Иоанна Кронштадтского, который, передавая мне пять рублей, сказал:

– Вот прислали мне пять рублей и просят келейно молиться за самоубийцу: может быть, вы встретите какого-нибудь нуждающегося священника, который бы согласился молиться за несчастного.

Придя к монахиням, я прочитал перед слепой записочку, в которую вложил пять рублей, данных мне о. Иоанном. Помимо этого я назвал имя своей покойной матери и просил молиться за нее. В ответ услышал:

– Придите за ответом через три дня.

Когда я пришел в назначенное время, то получил ответ:

– Была у меня матушка ваша, она такая маленькая, маленькая, а с ней Ангелочек приходил.

Я вспомнил, что моя младшая сестра скончалась трех лет.

– А вот другой человек, за которого я молилась, тот такой громадный, но он меня боится, все убегает. Ой, смотрите, не самоубийца ли он?

Мне пришлось сознаться, что он действительно самоубийца, и рассказать про беседу с о. Иоанном.

Вскоре я уехал из Дивеевского монастыря и, возвращаясь в Москву, невольно обдумывал слова Паши. В Москве они опять пришли мне в голову, и вдруг однажды меня пронзила мысль, что ведь можно записать все, что рассказывали о преподобном Серафиме помнившие его монахини, разыскать других лиц из современников преподобного и расспросить их о нем, ознакомиться с архивами Саровской пустыни и Дивеевского монастыря и заимствовать оттуда все, что относится к жизни преподобного и последующего после его кончины периода. Привести весь этот материал в систему и хронологический порядок, затем этот труд, основанный не только на воспоминаниях, но и на фактических данных и документах, дающих полную картину жизни и подвигов преподобного Серафима и значение его для религиозной жизни народа, напечатать и поднести Императору, чем и будет исполнена воля преподобного, переданная мне в категоричной форме Пашей. Такое решение еще подкреплялось тем соображением, что царская семья, собираясь за вечерним чаем, читала вслух книги богословского содержания, и я надеялся, что и моя книга будет прочитана.

Таким образом зародилась мысль о «Летописи».

Для приведения ее в исполнение я вскоре взял отпуск и снова отправился в Дивеево. Там мне был предоставлен архив монастыря, так же как и в Саровской пустыни. Но прежде всего я отправился к Паше и стал расспрашивать ее обо всех известных эпизодах жизни преподобного, тщательно записывал все, что она передавала мне, а потом ей записи прочитывал. Она находила все записанное правильным и, наконец, сказала:

– Все, что помню о преподобном, тебе рассказала, и хорошо ты и верно записал, одно нехорошо, что ты меня расхваливаешь.

В это время игумения Дивеевского монастыря отправилась в Нижний Новгород на ярмарку, чтобы закупить годовой запас рыбы для монастыря, а когда я в ее отсутствие пожелал навестить Пашу, то застал ее совершенно больной и страшно слабой. Я решил, что дни ее сочтены. Вот, думалось мне, исполнила волю преподобного и теперь умирает. Свое впечатление я поспешил передать матери казначее, но она ответила:

– Не беспокойтесь, батюшка, без благословения матушки игумении Паша не умрет.

Через неделю игумения приехала с ярмарки, и я тотчас пошел сообщить о своих опасениях относительно Прасковии, уговаривая ее немедленно сходить к умирающей, дабы проститься с ней и узнать ее последнюю волю, иначе будет поздно.

– Что вы, батюшка, что вы, – ответила она, – я только приехала, устала, не успела осмотреться; вот отдохну, приведу в порядок все, тогда пойду к Паше.

Через два дня мы пошли вместе к Паше. Она обрадовалась, увидев игумению. Они вспомнили старое, поплакали, обнялись и поцеловались. Наконец игумения встала и сказала:

– Ну, Паша, теперь благословляю тебя умереть.

Спустя три часа я уже служил по Параскеве первую панихиду. Возвратившись в Москву с собранным материалом о преподобном Серафиме, я немедленно приступил к своему труду. Вскоре я овдовел и принял монашество с именем Серафима, избрав его своим небесным покровителем. «Летопись» была издана в 1896 году и преподнесена Государю, что повлияло на решение вопроса о прославлении преподобного Серафима».

«Летопись» эта выдержала два издания – в 1896 и 1903 годах – и представляет собой подробное описание создания монастыря в Дивееве – четвертого удела Божией Матери на земле. Книга по собранному материалу в сравнении с известными трудами других авторов наиболее достоверно отражает все события, происшедшие со дня основания монастырей в Сарове и Дивееве, рассказывает о первоустроительнице, матушке Александре, содержит жизнеописание преподобного Серафима и близких ему людей.

В 1902 году архимандриту Серафиму было видение, о котором он впоследствии рассказал своему духовному сыну протоиерею Стефану Ляшевскому: «По окончании «Летописи» я сидел в своей комнатке в одном из дивеевских корпусов и радовался, что закончил наконец труднейший период собирания и написания о преподобном Серафиме. В этот момент в келию вошел преподобный Серафим и я увидел его как живого. У меня ни на минуту не мелькнуло мысли, что это видение – так все было просто и реально. Но каково же было мое удивление, когда батюшка Серафим поклонился мне в пояс и сказал:

– Спасибо тебе за летопись. Проси у меня все что хочешь за нее.

С этими словами он подошел ко мне вплотную и положил свою руку мне на плечо. Я прижался к нему и говорю:

– Батюшка, дорогой, мне так радостно сейчас, что я ничего другого не хочу, как только всегда быть около вас.

Батюшка Серафим улыбнулся в знак согласия и стал невидим. Только тогда я сообразил, что это было видение. Радости моей не было конца».

Используя свои связи в придворных кругах, архимандрит Серафим сумел встретиться с императором Николаем II и склонил его в пользу открытия мощей.

По повелению императора в августе 1902 года было поручено произвести предварительное освидетельствование останков старца Серафима митрополиту Московскому Владимиру, епископам Тамбовскому Дмитрию и Нижегородскому Назарию вместе с суздальским архимандритом Серафимом Чичаговым и прокурором Московской Синодальной конторы Ширинским-Шихматовым.

Освидетельствование останков преподобного показало, что нетленных мощей нет.

При обсуждении этого вопроса в Синоде возникла смута. Практически весь Синод был против. Куда ехать? Зачем? Мощей нетленных нет, только кости. Ехать в глушь, в лес!

На открытии настаивал лишь сам государь, с ним единомысленны были только обер-прокурор Саблер и митрополит Антоний (Вадковский).

Однако император не оставил намерения канонизировать старца Серафима и всячески поддерживал благоговейную память о нем. В октябре 1902 года он прислал в дар Серафимо-Дивеевскому монастырю лампаду к находящейся в Троицком соборе иконе Божией Матери «Умиление», перед которой на молитве скончался отец Серафим. Лампаду, по повелению его величества, доставил в обитель архимандрит Серафим. В воскресенье, 20 октября, по совершении божественной литургии в соборном храме о. Серафим торжественно установил перед образом Богоматери лампаду и возжег ее к великой радости сестер.

11 января 1903 года к освидетельствованию останков старца Серафима приступила назначенная Синодом комиссия в составе десяти человек под руководством митрополита Московского Владимира. Членом этой комиссии был также и архимандрит Серафим. Результатом явился подробный акт освидетельствования, представленный на монаршее усмотрение. Государь, прочитав его, написал: «Прочел с чувством истинной радости и глубокого умиления».

Донесение комиссии и желание императора убедили Синод принять решение о канонизации преподобного Серафима Саровского.

Синод постановил: «Ввиду ожидаемого ко дню прославления и открытия святых мощей преподобного отца Серафима, Саровского чудотворца, стечения большого количества посетителей и богомольцев, признано необходимым принять меры к надлежащему устройству путей сообщения и потребных помещений… поручить архимандриту Суздальского монастыря и прокурору Московской Синодальной конторы князю Ширинскому-Шихматову принять заведование всеми подготовительными мерами для устройства и приведения к благополучному окончанию многосложных дел, связанных с предстоящим торжеством прославления преподобного отца Серафима».

На этом не закончились труды о. Серафима, связанные с прославлением преподобного. Он написал краткое житие преподобного Серафима Саровского и краткую летопись Серафимо-Дивеевского монастыря.

Возвратясь после саровских торжеств в древний Суздаль, о. Серафим занялся подготовительными работами к предстоящему празднованию 500-летия со дня кончины преподобного Евфимия, Суздальского чудотворца, и составил жизнеописание этого святого. Но отпраздновать в Суздале этот юбилей ему не пришлось. 14 февраля 1904 года он был назначен настоятелем Воскресенского Ново-Иерусалимского монастыря, где пробыл год, но за это время сумел отреставрировать величественный собор знаменитой обители.

28 апреля 1905 года в Успенском соборе Московского Кремля митрополитом Владимиром (Богоявленским), епископом Трифоном (Туркестановым) и епископом Серафимом (Голубятниковым) архимандрит Серафим был хиротонисан во епископа Сухумского.

При хиротонии владыка так определил свой жизненный путь: «Многоразлично совершается призыв Божий! Неисследимы пути Провидения Божия, предопределяющие пути человеку. Со мной вот уже в третий раз в продолжение последних двенадцати лет происходят перевороты, которые меняют весь строй моей жизни. Хотя я никогда не забывал молитвенно простирать руки к Богу в надежде на Его милосердие и всепрощение, но мог ли себе представить, что мой первоначальный светский путь, казавшийся естественным и вполне соответственным моему рождению и воспитанию, продолжавшийся так долго и с таким успехом, не тот, который мне предназначен Богом? И как я должен был убедиться в этом? Несомненно, путем испытаний и скорбей, ибо известно, что скорби – это лучшие провозвестники воли Божией, и от начала века они служили людям знамением избрания Божия. Испытав с восьмилетнего возраста сиротство, равнодушие людей, беспомощность и убедившись в необходимости проложить себе жизненный путь собственным трудом и многолетним учением, я по окончании образования, еще в молодости, прошел все ужасы военного времени, подвиги самоотвержения, но, сохраненный в живых дивным Промыслом Божиим, продолжал свой первоначальный путь, претерпевая многочисленные и разнообразные испытания, скорби и потрясения, которые окончились семейным несчастьем – вдовством. Перенеся столько скорбей, я вполне убедился, что этот мир, который так трудно перестать любить, делается через них нашим врагом и что мне предопределен в моей жизни особенный, тернистый путь… Тяжело испытывать пути Божии! Не потому, что требуется безусловная покорность, совершенное послушание и всецелая преданность в волю Божию, даруемые Самим Господом; тяжело потому, что, как говорит святитель Филарет, митрополит Московский, мир, побежденный верою, плененный в ее послушание, допущенный посему в область ее, непременно внес в нее свой собственный дух; таким образом, сей враг Христа и христианства очутился в пределах самого христианства, прикрывшись именем христианского мира, он действует свободно и учреждает себе мирское христианство, старается обратно переродить сынов веры в сынов мира, сынов мира не допустить до возрождения в истинную жизнь христианскую, а на непокорных ему вооружается ненавистью, лукавством, злословием, клеветами, презрением и всяким орудием неправды.

Поэтому жизнь людей, взятых из мира и поставленных на духовный путь, особенно многотрудная и многоскорбная. Подобное произошло и со мной. Иные опоясывали меня и вели туда, куда я не ожидал и не мечтал идти, и эти люди были, конечно, высокой духовной жизни. Когда по их святым молитвам во мне открылось сознание, что Сам Господь требует от меня такой перемены в пути ради Его Божественных целей, что это необходимо для всей моей будущей жизни, для предназначенных мне еще испытаний и скорбей, для моего сораспятия Христу, то несмотря ни на какие препятствия, поставленные мне миром, я исполнил святое послушание и сначала принял священство, а по вдовстве – монашество. Долго я переносил осуждения за эти важные шаги в жизни и хранил в глубине своего скорбного сердца истинную причину их. Но наконец Сам Господь оправдал мое монашество в ближайшем моем участии в прославлении великого чудотворца преподобного Серафима. Ныне, по всеблагой воле Господа, я призываюсь на высокое служение Церкви Христовой в сане епископа».

Владыка, едва появившись в Грузии, столкнулся с положением грозным: революция 1905 года всколыхнула грузинский национализм; и епископ со всей присущей ему энергией принялся бороться против смуты.

На Сухумской кафедре епископ Серафим прослужил недолго и в 1906 году был переведен в Орел. В Орловской епархии он пробыл до 1908 года. Это время владыка деятельно занимался устройством церковно-приходской жизни, организовал в епархии приходские советы с возложением на них обязанностей церковной благотворительности.

Впоследствии епископ Серафим на основании своего опыта в Орловской епархии составил «Обращение к духовенству епархии по вопросу о возрождении приходской жизни». В «Обращении» пункт за пунктом рассматривались все стороны приходской жизни, подробно объяснялось, что такое возрождение приходской жизни, цель его и что надо сделать для достижения желаемых результатов.

По мнению владыки Серафима, «необходимо вернуться к церковно-общественной жизни древнерусского прихода, чтобы приходская община занималась единодушно не только просвещением, благотворительностью, миссионерством, но и нравственностью своих сочленов, восстановлением прав старших над младшими, родителей над детьми, воспитанием и руководством молодого поколения, утверждением христианских и православных установлений.

Для возрождения пастырства и приходской жизни требуется прежде всего объединение пастырей с пасомыми. Этому могут способствовать пастырские собрания и съезды. Возрождение приходской жизни должно исходить от епископа. Если последний не объединится со своими помощниками-пастырями, то они не объединятся между собой и с прихожанами; если епископ не проникнется этой идеей возрождения прихода, не будет сам беседовать во время съезда епархии с пастырями, давать им самые подробные практические указания, не станет с полным самоотвержением переписываться с недоумевающими священниками, сыновне вопрошающими архипастыря в своих затруднениях, не будет печатать в «Епархиальных ведомостях» свои наставления и указания, все то, что он хотел бы пояснить и ввести, то приходское оживление не произойдет и жизненное начало не проникнет в наши омертвелые общины».

В 1907 году преосвященного Серафима назначили членом Синода; через год – епископом Кишиневским и Хотинским. В Кишиневе, как ранее в Орле, он занялся возрождением приходов, имея уже богатый опыт. Владыка объезжал епархию, беседовал со священнослужителями, иноками, мирянами и учащимися.

К этому времени относится история изгнания старца Варсонофия (Плиханкова) из Оптиной пустыни и перевода его в Голутвин монастырь. По изложению И.М. Концевича, епископ Серафим принял в ней деятельное участие на стороне гонителей старца. По рассказу священника Василия Шустина, духовного сына о. Варсонофия, дело обстояло иначе: «Нашлись люди, которым мудрость батюшки (о. Варсонофия. – И. Д.) не давала жить, и враг не дремал. Поселился в скиту некто Митя Косноязычный из города Козельска. Был он пьяница и тайно развращал монахов. Батюшка не мог этого терпеть и выселил его из скита. Сейчас же против батюшки открыто ополчился целый легион… В Оптину приехала одна из женщин петербургского религиозно-политического кружка графини Игнатьевой и собрала против батюшки все обвинения, какие только можно было измыслить. Приезжавший в Оптину епископ Серафим (Чичагов) обелил батюшку, но дело его отзыва из Оптиной уже было где-то решено. Отец Варсонофий должен был покинуть скит…»[3]

В Кишиневе владыка Серафим прослужил до 1912 года, когда был назначен архиепископом Тверским и Кашинским.

Революция 1917 года застала архиепископа Серафима в Санкт-Петербурге; вернувшись в Тверь, он узнал, что епархиальный съезд проголосовал за удаление его из епархии и Синод, руководимый обер-прокурором Львовым, отправил его на покой.

Архиепископ Серафим был избран членом Поместного Собора 1917/18 годов. После Собора он был возведен в сан митрополита с назначением в Варшаву, но из-за сложившейся политической обстановки не смог отправиться к месту назначения, поселился в Москве и служил в различных храмах.

Во время Первой мировой войны из Польши было эвакуировано в Россию почти все православное духовенство. После заключения Брестского мира возник вопрос о возвращении в Польшу духовенства и имущества Православной Церкви. Митрополит Серафим подал заявление в Совет Народных Комиссаров с просьбой разрешить ему вместе с духовенством выехать в Польшу, но получил отказ. Вскоре началась гражданская война, и все хлопоты по переезду в Польшу пришлось отложить. Владыка поселился в Черниговском скиту около Троице-Сергиевой Лавры, где прожил, почти не выезжая, до конца 1920 года. В январе 1921 года он получил предписание Синода о необходимости ускорить возвращение в Варшаву православного духовенства и церковного имущества. До него доходили слухи о бедственном положении православного населения Польши, которое за время войны почти лишилось храмов и духовенства. Митрополит обратился к управляющему делами Совнаркома Горбунову и в Народный Комиссариат иностранных дел с просьбой выяснить вопрос об отправке в Польшу. И получил ответ, что дело может быть рассмотрено по прибытии в Москву официального польского представительства. Весной 1921 года в Москву прибыли представители Польши; владыка посетил их и объяснил необходимость возвращения в Польшу духовенства. Тотчас после посещения поляков у него был произведен обыск и изъято два письма: одно – главе католической церкви в Польше кардиналу Каповскому, другое – протоиерею Врублевскому, представлявшему в Варшаве интересы православного духовенства. 11 мая 1921 года владыка был вызван на допрос в ЧК к некоему Шпицбергу для объяснений относительно писем.

После ухода митрополита Шпицберг составил заключение, что никоим образом нельзя отпускать Чичагова в Польшу, где он будет действовать «как эмиссар российского патриарха» и «координировать – против русских трудящихся масс за границей фронт низверженных российских помещиков и капиталистов под флагом «дружины друзей Иисуса». Шпицберг потребовал заключить митрополита Серафима в Архангельский концлагерь. С этим согласились начальник 7-го отдела СО ВЧК Самсонов и его заместитель Агранов. В то же время секретный сотрудник ЧК донес, что владыка агитирует против изъятия церковных ценностей. 24 июня 1921 года состоялось заседание судебной Тройки ВЧК в составе Самсонова, Апетера и Фельдмана, которые постановили: «Заключить гражданина Чичагова в Архангельский концлагерь сроком на два года», но не отдали распоряжение о его аресте и этапировании. И владыка продолжал жить на воле и служить в храмах Москвы, между тем как срок заключения уже начал отсчет; митрополита арестовали только 12 сентября 1921 года и поместили в Таганскую тюрьму.

Сразу же после его ареста Наталья и Екатерина Чичаговы стали хлопотать перед Калининым о смягчении участи отца. Они просили, чтобы власти освободили его или хотя бы оставили в заключении в Москве, учитывая возраст и болезни. Калинин написал, что можно оставить в московской тюрьме «приблизительно на полгодика». 13 января начальником 6-го секретного отделения ВЧК Рутковским по распоряжению ВЦИК было составлено заключение по «делу» митрополита: «С упрочением положения революционной соввласти в условиях настоящего времени гр. Чичагов бессилен предпринять что-либо ощутительно враждебное против РСФСР. К тому же, принимая во внимание его старческий возраст 65 лет, полагаю, постановление о высылке на 2 года применить условно, освободив гр. Чичагова Л.М. из-под стражи». 14 января 1922 года президиум ВЧК постановил освободить митрополита из-под стражи; 16 января он вышел на свободу. Всю зиму владыка тяжело болел.

Однако ГПУ вовсе не собиралось отпускать его на волю – и здесь не имели значения ни возраст, ни болезни святителя, а только цели самого учреждения. Его преследовали и ссылали не из-за противоправных поступков, а стремясь нанести Церкви как можно больший урон. 22 апреля 1922 года Рутковский дал новое заключение по «делу» митрополита: «Принимая во внимание, что Белавиным, совместно с Синодом, по-прежнему ведется реакционная политика против советской власти и что при наличии в Синоде известного реакционера Чичагова лояльное к власти духовенство[4] не осмеливается открыто проявлять свою лояльность из-за боязни репрессий со стороны Чичагова, а также и то, что главная причина последовавшего освобождения Чичагова от наказания его, якобы острое болезненное состояние, не находит себе оправдания после его освобождения и нисколько не мешает Чичагову заниматься делами управления духовенства, полагаю… Чичагова Леонида Михайловича… задержать и отправить этапным порядком в распоряжение Архангельского губотдела для вселения на местожительство, как административного ссыльного сроком по 24 июня 1923 г.»

25 апреля судебная коллегия ГПУ под председательством Уншлихта приговорила митрополита Серафима к ссылке в Архангельскую область.

В мае 1922 года владыка прибыл в Архангельск в самый разгар арестов и судебных процессов по делам об изъятии церковных ценностей. И сразу же ГПУ вознамерилось его допросить, чтобы узнать его мнение о мероприятиях, касающихся изъятия церковных ценностей. Митрополит был болен, явиться в ГПУ не мог и изложил свое суждение письменно. «Живя в стороне от церковного управления и его распоряжений, – писал он, – я только издали наблюдал за событиями и не участвовал в вопросе об изъятии ценностей из храмов для помощи голодающему населению. Все написанное в современной печати по обвинению епископов и духовенства в несочувствии к пожертвованию церковных ценностей на народные нужды преисполняло мое сердце жестокой обидой и болью, ибо многолетний служебный опыт мой, близкое знакомство с духовенством и народом свидетельствовали мне, что в православной России не может быть верующего христианина, и тем более епископа или священника, дорожащего мертвыми ценностями, церковными украшениями, металлом и камнями более, чем живыми братьями и сестрами, страдающими от голода, умирающими от истощения и болезней… Чувствовалось, что по чьей-то вине произошло роковое недоразумение…»

В Архангельске митрополит прожил до конца апреля 1923 года, а затем с разрешения ВЦИК переехал в Москву; ни в каких церковных делах участия не принимал, на службу ездил в Данилов монастырь к своему духовнику архимандриту Георгию Лаврову и архиепископу Феодору (Поздеевскому), сам почти нигде не бывал и у себя мало кого принимал.

Многое в жизни семидесятилетнего старца было связано с преподобным Серафимом Саровским. Даже теперь, двадцать лет спустя после канонизации преподобного, ГПУ ставило ему в вину организацию торжеств: «16 апреля 1924 года гр. Чичагов Леонид Михайлович был арестован секретным отделом ОГПУ по имеющимся материалам: в 1903 году Чичагову было поручено руководство и организация открытия мощей Серафима Саровского…»

Арестованный митрополит давал объяснения следователю ГПУ Казанскому относительно своего участия в открытии мощей преподобного Серафима: «Я принимал непосредственное участие в открытии мощей Серафима Саровского по распоряжению Синода, утвержденному Николаем; последний узнал о моей близости к Дивеевскому монастырю от бывшей княгини Милицы Ивановны. Я знаю, что Серафим был особо чтимым угодником у Романовых. Приблизительно лет за 5 до открытия мощей Серафима я написал из разных источников «Летопись Серафимо-Дивеевского монастыря».

Следствие интересовалось, нет ли в «Летописи» намеков на революционные события, на современную смуту в государстве, в Церкви и в обществе в связи с рассказом о том, что выкопанную по благословению преподобного Серафима канавку антихрист не перейдет. Владыка отвечал: «Говоря о «канавках»… я подразумеваю распоряжение Серафима о вырытии канав и предсказания его в связи с будущей историей Лавры, которая должна быть выстроена на этом окопанном месте, о судьбе этой Лавры и канавок в дни антихриста. Но никаких намеков на смуту в государстве, в Церкви, в обществе моя книга не содержит».

8 мая 1924 года патриарх Тихон подал в ОГПУ ходатайство об освобождении находившегося в Бутырской тюрьме митрополита Серафима, престарелого и больного, за лояльное отношение которого к существующей гражданской власти он, патриарх Тихон, ручается.

Письмо было получено Тучковым на следующий день и оставлено без последствий, дело шло своим чередом. Наконец, 17 июля 1924 года уполномоченный ОГПУ Гудзь предложил освободить митрополита Серафима из-под стражи, и вскоре тот был освобожден. В это время власти приказали живущим в Москве архиереям покинуть город. Владыка хотел поселиться в Дивеевском монастыре, но игумения монастыря Александра (Траковская) ему в этом отказала.

Митрополита Серафима приняла игумения Арсения (Добронравова) в Воскресенский-Феодоровский женский монастырь, находившийся около города Шуи Владимирской области[5].

Владыка приехал с дочерью Натальей (в монашестве Серафима), которая была очень близка к отцу и много помогала ему в заключении и ссылке.

В монастыре митрополит часто служил, а в воскресные и праздничные дни всегда. После таких служб устраивался праздничный обед, на котором присутствовал и митрополит Серафим.

Прекрасный знаток пения и сам сочинитель духовной музыки, митрополит Серафим большое внимание уделял церковному хору, разучивая с монастырскими певчими песнопения и проводя спевки.

Блаженны годы, которые он прожил в монастыре. Редкостный мир царил среди сестер, любивших и почитавших свою игумению как первую подвижницу и самого смиренного в монастыре человека. И какое удовольствие было слушать митрополита, когда он читал вторую часть «Летописи Серафимо-Дивеевского монастыря», описывающую события, предшествовавшие канонизации преподобного Серафима. В «Летописи» была подробно описана та смута, которая произошла в Синоде, когда пришло время всецерковно прославить преподобного Серафима. До революции рукопись не была допущена к печати цензурой, а после революции прекратилось христианское книгопечатание. «Летопись» впоследствии была арестована на одном из обысков и пропала.

В 1928 году митрополит Серафим был назначен управляющим Санкт-Петербургской епархией. За два года, что он прожил в монастыре, все привыкли к владыке и полюбили его. Участие в богослужениях и сама жизнь много знающего митрополита, участника торжественной канонизации преподобного Серафима, воспоминания о встречах с людьми, знавшими преподобного, и чтение «Летописи» весьма украшали многоскорбную в настоящих условиях монастырскую жизнь. Проводы были трогательные и грустные. Монахини понимали, что расстаются с ним навсегда. Вместе с владыкой игумения Арсения отпустила монахинь Севастиану и Веру, которые помогали ему в монастыре и впоследствии помогали ему по хозяйству до самого его ареста.

В то время, когда другие архиереи колебались в признании каноничности власти митрополита Сергия (Страгородского), митрополит Серафим признал ее сразу. Человек порядка, привыкший мыслить в категориях строгой иерархии, он считал восстановление централизованной власти наиболее важным делом. По отношению к власти владыка придерживался принципа: «Закон суров, но это закон».

Свою первую литургию в Петербурге он совершил в Преображенском соборе на Литейном проспекте, где когда-то был старостой.

Резиденция митрополита была в Новодевичьем монастыре. В первую же неделю правления он собрал здесь священников города и, указав им, что «не их дело церковная политика и не им осуждать архиереев», начал отчитывать за те непорядки, которые успел подметить за литургией. Он категорически запретил проведение исповеди во время литургии, так же как и общую исповедь.

Владыка служил каждое воскресенье в одном из храмов города или пригорода. После службы он проповедовал. В кратких и сильных словах он разъяснял смысл Таинства, как сильна молитва после пресуществления Даров:

– Дух Святой, – говорил митрополит, — пресуществляет на престоле Дары, но Он сходит и на каждого из нас, обновляет наши души, умственные силы, всякая молитва, если она произносится от всего сердца, будет исполнена.

И когда митрополит после благословения Даров преклонял колени, припадая к престолу, все молящиеся падали ниц.

Особенную важность он видел в сохранении Таинств, как они заповеданы церковной традицией и святыми отцами. Священник Валентин Свенцицкий писал о владыке, что тот в своем докладе против общей исповеди, между прочим, говорил: «Никакой общей исповеди не существовало ни в древности, ни впоследствии, и нигде о ней не упоминается на протяжении всей истории Православной Церкви… Установление общей исповеди является явной заменой новозаветного Таинства ветхозаветным обрядом».

По пятницам в Знаменской церкви у Московского вокзала, где был придел преподобного Серафима, митрополит читал акафист преподобному. Читал наизусть, а после акафиста беседовал с народом.

Особо почитал владыка Царицу Небесную и часто говорил о большой любви Божией Матери к земле Русской. «Эта любовь явилась в многочисленных иконах Божией Матери на Святой Руси. Но росли наши грехи и беззакония: Божия Матерь отступила от нас, и скрылись святые чудотворные иконы Царицы Небесной, и пока не будет знамения от святой чудотворной иконы Божией Матери, не поверю, что мы прощены. Но я верю, что такое время будет и мы до него доживем».

Всю жизнь митрополит боролся за чистоту православия. Святой праведный Иоанн Кронштадтский незадолго до своей смерти, благословляя его в последний раз, сказал:

– Я могу покойно умереть, зная, что ты и преосвященный Гермоген[6] будете продолжать мое дело, будете бороться за православие, на что я вас и благословляю.

Всю жизнь владыка занимался благотворительностью. Еще будучи военным, он обратил внимание на беспомощность лиц военного ведомства, расстроивших свое здоровье во время прохождения службы. Он учредил благотворительное общество помощи военным, которые были не в состоянии вследствие болезни служить и были вынуждены выходить в отставку до приобретения прав на пенсию.

Митрополит Серафим заботился о детях-сиротах, родители которых погибли на войне. Широкая бесплатная медицинская практика владыки была направлена на облегчение страданий страждущих. Во время русско-японской войны по его благословению формировались санитарные поезда, и он сам собирал пожертвования.

Придавая огромное значение возрождению приходской жизни, владыка Серафим считал необходимым через приходские советы организовывать школы, библиотеки и столовые.

Сам отведав горечь уз и ссылки, он с любовью и благоговением хоронил умершего в тюрьме архиепископа Илариона (Троицкого). Тело его выдали родственникам в грубо сколоченном гробу. Когда гроб открыли, никто не узнал владыку, так изменили его внешность заключение и болезнь. Владыка Серафим принес свое белое облачение и белую митру. По облачении тело архиепископа положили в другой гроб. Отпевание совершал сам митрополит Серафим в сослужении шести архиереев и множества духовенства.

У владыки Серафима было много духовных детей. Сохранилось его письмо из ссылки (Архангельск, 1922 год) духовному сыну Алексею Беляеву[7]. Вот выдержка из него: «Все мы люди, и нельзя, чтобы житейское море не пенилось своими срамотами, грязь не всплывала бы наружу и этим не очищалась бы глубина целой стихии.

Ты же будь только с Христом, единой Правдой, Истиной и Любовью, а с Ним все прекрасно, все понятно, все чисто и утешительно. Отойди умом и сердцем, помыслами от зла, которое властвует над безблагодатными, и заботься об одном – хранить в себе, по вере, божественную благодать, через которую вселяется в нас Христос и Его мир.

Не видеть этого зла нельзя; но ведь вполне возможно не допускать, чтобы оно отвлекало от Божией правды. Да, оно есть и ужасно по своим проявлениям, но как несчастны те, которые ему подчиняются. Ведь мы не отказываемся изучать истину и слушать умных людей, потому что существуют среди нас сумасшедшие в больнице и на свободе. Такие факты не отвращают от жизни; следовательно, с пути правды и добра не должно нас сбивать то, что временами злая сила проявляет свое земное могущество. Бог поругаем не бывает, а человек что посеет, то и пожнет.

Учись внутренней молитве, чтобы она была не замечена по твоей внешности и никого не смущала. Чем более мы заняты внутренней молитвой, тем полнее, разумнее и отраднее наша жизнь вообще. И время проходит незаметнее, быстрее. Для того особенно полезна Иисусова молитва и собственные короткие изречения «помоги мне, Господи» или «защити и укрепи», или «научи» и проч.

Молящийся внутренне, смотрит на все внешнее равнодушно, рассеянно, ибо эта молитва не умственная, а сердечная, отделяющая от поверхности земли и приближающая к невидимому Небу.

Учись прощать всем их недостатки и ошибки и ввиду подчинения их злой силе, и, несомненно, ненормального состояния духа. Говори себе:

«Помоги ему, Господи, ибо он духовно болен!» Такое сознание помешает осуждению, ибо судить может только тот, кто сам совершен и не ошибается, все знает, а главное, знает наверное, что человек действует не по обстоятельствам, сложившимся вокруг него, а по своему произволению, по своей страсти».

В Петербурге митрополит прослужил пять лет; 14 октября 1933 года указом Синода он был отправлен на покой. 24 октября он совершил свою последнюю службу в Спасо-Преображенском соборе и вечером выехал в Москву. Первое время владыка жил в резиденции митрополита Сергия (Страгородского), пока подыскивали жилище. В начале 1934 года он поселился в Малаховке, а затем переехал на станцию Удельная, где арендовал полдачи. Это были две небольшие комнаты и кухня. В одной комнате была устроена спальня владыки, с большим количеством книг, икон и рабочим письменным столом. Другая комната отведена под столовую-гостиную. Здесь стояли обеденный стол, фисгармония и диван; на стене висел большой образ Спасителя в белом хитоне[8], написанный владыкой.

Спокойными и безмятежными были последние месяцы жизни митрополита в Удельной. Самое скорбное это были старость и связанные с нею болезни. Он сильно страдал от гипертонии, одышки, последнее время от водянки, так что передвигался с трудом и из дома почти не выходил. Днем к нему приходили духовные дети, иные приезжали из Петербурга; посещали владыку митрополиты Алексий (Симанский) и Арсений (Стадницкий), приезжая на заседания Синода. Вечерами, когда все расходились, митрополит садился за фисгармонию и долго-долго играл известную духовную музыку или сочинял сам. И тогда мир и покой разливались повсюду. Благодатная жизнь подходила к концу. Ее оставалось немного. И что еще сделать, как еще при немощах и болезнях потрудиться Господу. И так хотелось единственного – быть рядом с преподобным, которому он послужил когда-то.

Но что же может вознести в те обители, где он обитает, всю жизнь распинавший в себе плоть с ее страстьми и похотьми? Только мученичество. Первохристианский венец.

Митрополита арестовали глубокой осенью 1937 года. Ему был восемьдесят один год, и несколько последних дней он чувствовал себя совершенно больным, так что сотрудники НКВД затруднились увозить его в арестантской машине – вызвали скорую помощь и отвезли в Таганскую тюрьму. Они решили его убить. Допрос был формальностью. 7 декабря Тройка НКВД постановила: митрополита Серафима – расстрелять.

Всего в тот день Тройкой НКВД по Московской области было приговорено к расстрелу несколько десятков человек. Приговоренных разделили на несколько партий. В первый день, 9 декабря, расстреляли пять человек, на следующий день – сорок одного человека, на другой день еще пять человек и среди них митрополита Серафима. Расстреливали неподалеку от деревни Бутово рядом с Москвой в просторной тогда дубовой роще, которую оградили со всех сторон глухим забором[9]. На дубах были устроены смотровые площадки, откуда охрана зоны присматривала, чтобы во время расстрелов и потом при захоронении сюда не приближались посторонние. Расстреливала бригада палачей, иногда приезжало расстреливать начальство.

Незадолго до ареста митрополит Серафим говорил: «Православная Церковь сейчас переживает время испытаний. Кто останется сейчас верен Святой Апостольской Церкви – тот спасен будет. Многие сейчас из-за преследований отходят от Церкви, другие даже предают ее. Но из истории хорошо известно, что и раньше были гонения, но все они окончились торжеством христианства. Так будет и с этим гонением. Оно окончится, и православие снова восторжествует. Сейчас многие страдают за веру, но это – золото очищается в духовном горниле испытаний. После этого будет столько священномучеников, пострадавших за веру Христову, сколько не помнит вся история христианства».

После ареста митрополита Серафима остались две его келейницы, монахини Вера и Севастиана. Монахиню Веру арестовали через несколько дней после ареста митрополита. Монахиня Севастиана не захотела ее оставить и последовала за ней добровольно. Обе были приговорены к заключению в лагерь. Мать Севастиана там умерла, а мать Вера вернулась через пять лет по окончании срока заключения и умерла в 1961 году у своих родственников в Вятской области.

Игумен Дамаскин (Орловский) «Мученики, исповедники и подвижники благочестия Русской Православной Церкви ХХ столетия. Жизнеописания и материалы к ним. Книга 2». Тверь. 2001. С. 423–450

 

Примечания

[1] Чичагов Павел Васильевич (1765-1849), адмирал, морской министр, член Государственного Совета, с 1811 года главнокомандующий Черноморским флотом, а также Дунайской армией в Бессарабии, Молдавии и Валахии. По заключении Бухарестского мира наместник Бессарабии и генерал-губернатор, автор трудов по бессарабской истории в первые годы по присоединении этой области к России. С 1814 года и до своей кончины жил за границей.

[2] Не путать с известной блаженной Пашей Саровской, скончавшейся в 1915 году.

[3] Записки об о. Иоанне Кронштадтском и об оптинских старцах. Издание православно-миссионерского книгоиздательства, г. Белая Церковь, королевство С.Х.С., 1929.

[4] Имеются в виду обновленцы, с помощью которых ГПУ рассчитывало разрушить Российскую Православную Церковь.

[5] Ныне Ивановская область.

[6] Епископ Гермоген (Долганёв) – замучен безбожниками 16(29) июня 1918 года.

[7] Впоследствии он стал священником. Скончался 15 декабря 1987 года в Пюхтицком женском монастыре, где жил последние годы на покое.

[8] Ныне образ находится в московском храме пророка Илии в Обыденском переулке.

[9] В Бутово расстрелы и захоронения стали производиться с конца 1936 года. До этого расстрелянных хоронили на свободных участках кладбищ Москвы. Поначалу в Бутово был обустроен «стрелковый полигон», чтобы приучить население окрестных деревень к выстрелам. Устройством мест расстрела занимался исполняющий обязанности коменданта УНКВД по Московской области Садовский А.В. Руководили расстрелами начальник УРКМ Семенов М.И. и начальник АХО НКВД по Московской области Берг И.Д. Расстрелы производились специальной группой, в которую входили исполнявший обязанности начальника по охране зоны «Бутово» Шинин С.А., а также Чесноков Ф.Я. и Ильин И. Приговоренных привозили автозаками, иногда по сорок-пятьдесят человек в машине. Всего в день привозили по триста-четыреста человек. Захоронения производились во рвах длиной около пятисот метров каждый. Небольшие группы расстрелянных хоронили в ямах. После расстрела охранники зоны убирали трупы и засыпали рвы /Архив УКГБ по Москве и Московской обл. Арх. № П-67528. Л. 2-5, 283-285, Архив УКГБ по Омской обл. Арх. № 271080/.

 

Тропарь священномученика митрополита Серафима, глас 5

Воинство Царя Небеснаго/ паче земнаго возлюбив,/ служитель пламенный Святыя Троицы явился еси,/ наставления Кронштадтскаго пастыря в сердце своем слагая,/ данная ти от Бога многообразная дарования/ к пользе народа Божия приумножил еси,/ учитель благочестия/ и поборник единства церковнаго быв,/ пострадати даже до крове сподобился еси,/ священномучениче Серафиме,/ моли Христа Бога// спастися душам нашим.

 

Кондак священномученика митрополита Серафима, глас 6

Саровскому чудотворцу тезоименит быв,/ теплую любовь к нему имел еси,/ писаньми твоими подвиги и чудеса того миру возвестив,/ верныя к его прославлению подвигл еси/ и благодарственнаго посещения/ самаго преподобнаго сподобился еси./ С нимже ныне, священномучениче Серафиме,/ в Небесных чертозех водворяяся,/ моли Христа Бога// серафимския радости нам причастником быти.