Страдание святых мучеников Евлампия и Евлампии

В царствование Максимиана было воздвигнуто сильное гонение на христиан; многие из верующих, боясь преследования мучителей, оставляли свои дома и скрывались в горах, вертепах и пустынях. В то время жил один юноша, благородного происхождения, родом из города Никомидии, по имени Евлампий, христианин – по вере и делам. Скрываясь с прочими христианами, он был послан ими в город – купить хлеба и тайно принести в пустыню. Пришедши в Никомидию, Евлампий увидал прибитый на городских воротах царский указ, написанный на пергаменте, повелевающий избивать христиан. Когда Евлампий прочитал указ, то посмеялся над таким безумным распоряжением царя, который вооружается не на врагов отечества, а на неповинных людей, и сам опустошает свою землю, убивая бесчисленное множество христианского народа. Тотчас же Евлампий был взят, связан и приведен на суд неправедный. Беззаконный судья, видя пред собою Евлампия, молодого и красивого, сначала лукавыми словами соблазнял его поклониться идолам, говоря:

– Твое лицо доказывает, что ты не простого, но благородного и честного рода. Не губи, прекрасный юноша, напрасно свою красоту и свое благородство не меняй на бесчестие, но, напротив, постарайся приобрести славу и честь себе и всему твоему роду: если ты послушаешь приказания царя и поклонишься с нами богам, то от всех нас получишь почесть и славу, от царя – награду и какой-либо великий сан, и будешь проводить дни свои в благополучии. Послушай моего доброго совета и будь с нами единомыслен; вот все храмы открыты для тебя, в них стоят различные боги, жертвенники наполнены жертвами, и все веселятся о своих богах и им кланяются. Войди и ты, поклонись, – и тогда и себе приобретешь великие блага, и нам доставишь радость, и боги всегда будут к тебе милостивы.

Святой Евлампий, исполненный благодати Святого Духа, отвечал судье:

– Твое сердце исполнено коварством и лукавы слова в твоих устах, но напрасны и ложны все твои обещания. Не прельстишь меня ты ничем и не отвратишь от Христа. О, если бы ты пожелал послушать моих истинных слов и искреннего совета и познал бы Истинного Бога, Которого я почитаю и Которому кланяюсь! Я обещал бы тебе от Него не временную и суетную, но вечную и истинную честь и славу, награды же и богатства такие, которых ни ты, ни царь твой, ни весь мир ныне не имеют; но так как ты глух как аспид1 и не послушаешь меня, говорящего тебе только полезное, то разделишь участь твоих богов в геенне огненной, а за приношение скверных жертв богам сам будешь жертвою неусыпающего червя. Я же не бесам, но «принесу в жертву Богу хвалу и воздам Всевышнему обеты мои» (Пс.49:14).

Судья, услышав это, начал угрожать святому муками. Но Евлампий безбоязненно показал себя готовым идти на всякие муки за Христа Господа своего. Тогда судья повелел раздеть его и, разложив на земле, бить жилами. Святого долго и беспощадно били, но он мужественно претерпевал мучения: ощущая сильную боль от получаемых ран, он показывал вид, как будто не чувствовал никакой боли, – такое величие духа явил он! Мучитель, видя его долгое терпение, еще более исполнился ярости и приказал повесить его на дереве и терзать тело его железными орудиями, коими мученик настолько сильно был изранен, что кости его были видны чрез глубокие раны. После долгого мучения он лежал на земле весь окровавленный и избитый; тело его представляло одну сплошную рану. Но этим не окончились его страдания: судья измыслил для него новую муку. Он повелел пальцы его рук и ног связать тонким ремнем и крепко стиснуть, от чего страдалец терпел страшную боль, потому что члены насильственно отделялись от своих суставов. Однако и после сего не насытилась ярость мучителя; к прежним страданиям мученика прибавил он еще новое страдание: повелел раскалить железный одр и положить на нем святого, чтобы тело его на том одре сгорело, как воск, от силы пламени. Когда одр был сильно раскален, святой Евлампий, осенив себя крестным знамением, взошел на него и лег на нем как на мягкой постели. Тело святого мученика, опаляемое огнем, начало таять и разрушаться. Казалось бы, что в таких страшных мучениях должно было бы умереть. Но Всемогущий Бог поддерживал жизнь Своего раба и сверхъестественным образом сохранял душу его в теле, чтобы сим самым явились всем и сила Божия, совершаемая в немощи, и терпение мученика. Когда все уже полагали, что Евлампий непременно умрет на том раскаленном одре, святой почувствовал в себе новую силу и, вставь с постели, начал ходить здоровым, как будто и не претерпел мучения. Твердо веруя сердцем в Господа Бога своего, Евлампий показал вид, как будто он отказывается от своего исповедания и соглашается с безбожием нечестивых язычников; посему он был со славою приведен в идольский храм, и все вместе с судьею радовались, думая, что Евлампий отвергся Христа и хочет поклониться богам их; множество народа, следуя за ним, шло ко храму. Святой же на пути в капище с усердием молился Господу Иисусу Христу, чтобы Он явил силу Свою, просветил ослепленных людей и прославил Свое Имя святое. Когда Евлампий пошел внутрь храма, то увидал идола Марса2, самого большого и красивого из всех идолов того храма; подойдя к нему, он сказал:

– Именем Господа моего Иисуса Христа повелеваю тебе, идол немой и бездушный, пасть на землю и обратиться в прах.

Как только святой произнес сие, тотчас идол с большим шумом упал и разбился на мелкие части. Увидев сие, народ стал кричать:

– Един Бог христианский – велик и силен.

И многие уверовали во Христа; судья же пришел в большую ярость и повелел взять Евлампия и вести снова на мучения.

Сестра Евлампия девица, по имени Евлампия, услыхав, что брать ее страдает за Христа, прибежала на место мучения и, став на средину, сказала брату:

– Не одна ли мать нас родила, не одними ли сосцами нас питала, и не Одному ли Богу научены мы веровать! Зачем же, страдая за Христа, лишаешь меня такой же участи, почему ты не известил меня, чтобы я с самого начала вместе с тобой понесла все муки; я тоже хочу умереть за Господа моего, как и ты; пусть знают все мучители, что я – христианка и готова умереть за Христа.

Судье же она сказала:

– Слушай, судья, и знай, кто я. Я – Христова раба. Христос – моя жизнь и радость моей души, Его люблю и Ему хочу быть жертвой; приготовь огонь, приведи зверей, поставь колеса для мучений, отточи мечи, изобретай различные муки, и, как хочешь мучь меня за Христа моего, я все готова претерпеть, как и возлюбленный мой брать Евлампий!

Мучитель, слыша слова сии, удивился ее смелости и повелел бить ее по лицу. Долго били святую, пока совсем было обезображено лицо ее и потекла кровь из носа и рта. Святой же Евлампий словами укреплял свою сестру, говоря:

– Не бойся, сестра, «убивающих тело, души же не могущих убить» (Мф.10:28).

Потом приготовлен был, по повелению мучителя, сильно кипящий котел, чтобы бросить в него обоих – Евлампия и Евлампию. Евлампий поспешил сам войти в котел. Евлампия же, как юная девица, начала колебаться, как бы боясь. Брат, видя, что она колеблется, стал звать ее к себе в кипящий котел, как бы в прохладное место, говоря:

– Не бойся, сестра, будь смелей и иди сюда; вот видишь: я невредим и никакой не получаю боли, и ты, как только коснешься горячего котла, тотчас почувствуешь Божию помощь и будешь невредимой.

Святая, услышав слова брата, поспешно вошла в котел, и тотчас ослабела огненная сила, котел остыл, и святые остались невредимыми, воспевая и славя Бога. Люди, видя такое чудо, изумились, и уверовало двести мужей, которые исповедали себя христианами и за то были усечены мечем от нечестивых идолопоклонников. Беззаконный судья приказал выколоть Евлампию глаза, а сестру его, повесив за волосы, бить. Она же среди мучений взывала:

– Благодарю Тебя, Боже и Создатель мой, что Ты удостоил меня, рабу Твою, пострадать за Твое святое Имя.

Затем мучитель приказал жарко разжечь печь, чтобы бросить в нее мучеников. Когда разожжена была печь, то святого Евлампия, уже слепого, повели за руку и, подведя, бросили в печь. Святая же Евлампия, не ожидая, чтобы кто ее вел и бросил, сама пошла с радостью и, как бы в прекрасный чертог, поспешно вошла в огненную печь. Однако и здесь святые остались невредимыми: жар обратился в холод. Святые мученики в печи воспевали песнь трех отроков и благословляли Бога. Мучитель, не зная, что более с ними делать, приговорил их к усечению мечем. Воины, взяв, повели их со связанными позади руками. Когда пришли на место казни, святой Евлампий положил сам под меч свою честную главу и был усечен; святая же Евлампия еще до казни предала свою душу в руки Божии, и воины, видя ее умершею, не отсекли ей главы3. Так святой Евлампий с своею сестрой, святою Евлампией, окончив подвиг мучения, вместе отошли к Судии подвигов мученических Христу, чтобы принять от Него венец правды.

Молитвами их да удостоить и нас Своего царства Христос Господь, Емуже со Отцом и Святым Духом честь и слава во веки. Аминь.

 

Кондак, глас 3:

Доблия мученики, и братию по плоти, мудраго Евлампия и Евлампию почтим: тии бо пребеззаконных кознодейства посрамиша силою Распеншагося: сего ради явишася мучеников слава, купно и похвала.

________________________________________________________________________

1 Аспид – особый вид змеи, яд которой весьма силен и причиняет смерть. Иносказательно это наименование употребляется для обозначения крайне злого, вредного человека.

2 Марс или Арей – греко-римский бог войны.

3 Блаженная кончина святых мучеников последовала в 303 году. Святой Феофан «Начертанный», живший в IX в., написал в честь их канон; в его время от мощей святых Евлампия и Евлампии совершались исцеления.

 

Страдание святого мученика Феотекна

Св. мученик Феотекн, военачальник в Антиохии, пострадал за Христа при императоре Максимиане (305-311). Отказавшись принести жертву идолам, он был подвергнут унижениям и жестоким пыткам, включая пытку огнем и кипящей смолой, но чудесным образом остался невредим. В темнице он помог бежать христианке Александре, за что был казнен утоплением в море с камнем на шее. Впоследствии его мощи были обретены на побережье и с честью погребены.

Нечестивый царь Максимиан, пришедши однажды в Антиохию, устроил празднество в честь скверных своих богов и издал повеление, чтобы сначала воины приносили жертвы идолам, а потом и весь народ. В числе воинов находилось много христиан, которые, не пожелав повиноваться приказанию царя, сбрасывали с себя воинские пояса и шли на мучения за Христа. Среди них был известный во всей Антиохии муж, по имени Феотекн. К нему Максимиан обратился с такими словами:

– И ты, Феотекн, не веруешь в богов – Дия и Аполлона; я же хотел сделать тебя великим жрецом их.

На это Феотекн сказал:

– Я верую во Христа Бога, и Ему хочу принести себя в жертву.

Тогда Максимиан приказал снять с него воинскую одежду и надеть – женскую, и заставил прясть вместе с женщинами. Спустя три недели, Максимиан снова призвал его и сказал:

– Принеси жертву богам, а не то умрешь в страшных мучениях.

Феотекн не сказал на это ни слова. Тогда царь приказал привязать его к дереву, подложить под ступни раскаленное железо и железными прутьями надрезать все жилы его. Видя его и после сего непоколебимым, царь приказал приготовить котел с кипящей серой и смолой и бросить туда святого. Когда его бросили, тотчас силою Христовою огонь погас, котел остыл, и мученик остался невредим. Максимиан испугался и приказал вести святого мученика в темницу, где он был отдан в распоряжение сотника, по имени Зегната, чтобы тот мучил его, как пожелает.

В темнице в то время находилась за исповедание Христа одна девица, по имени Александра, к которой Зегнат и бросил Феотекна, сказав им обоим:

– Вот, я даю вам на размышление три дня. Если согласитесь исполнить приказание царя, то получите великую честь, если же нет, то в страшных муках погублю вас.

По прошествии трех дней, Зегнат вывел их из темницы и спросил: намерены ли они повиноваться приказанию царя и поклониться идолам? Но они остались верными Христу. Тогда Зегнат приказал двум воинам надругаться над святою девою.

Феотекн, желая избавить Александру от бесчестия, пришел к ней раньше сих воинов и, сняв свою одежду, дал ей, говоря:

– Беги, беги, чтобы нечестивые не осквернили чистоты твоей.

Сам же оделся в ее одежду и сел в ожидании воинов. Воины, войдя в темницу, нашли вместо девицы Феотекна, сидящего в женской одежде, взяли его и привели к Зегнату. Зегнат сильно разгневался и приказал сначала вырезать у него язык, потом долго бить. Затем он повелел привязать на шею мученику каменный жернов и бросить в реку. Так мученик Христов окончил свою жизнь1. Честные мощи мученика найдены были близ города Роса в Киликии; христиане, взяв их, с честью положили на родине его, восхваляя Единого в Троице Бога. Слава Ему во веки. Аминь.

________________________________________________________________________

1 Кончина св. мученика относится к концу III или началу IV века.

 

Память преподобного Вассиана

Преподобный Вассиан был родом из восточной Сирии. В царствование благочестивого царя Маркиана1 он прибыл в Константинополь. Два именитых мужа Север и Иоанн дали ему средства построить в Константинополе монастырь. Преподобный еще при жизни прославился своими добродетелями и чудотворениями. Многие, внимая ему, отреклись от мира и приняли иночество. Число учеников преподобного Вассиана достигло до 300 человек. Многих он избавил от власти диавола и привел к Богу, изгонял бесов, исцелял недуги и творил другие бесчисленные чудеса. Преподобный почил в глубокой старости2.

________________________________________________________________________

1 Маркиан – император Византийский, – царствовал с 450 до 467 г.

2 † в конце V века.

 

Житие преподобного Феофила

Прп. Феофил исповедник в юности ушел в Лавру на Селентийской горе, где принял постриг. По воле Божией, явленной через глас в храме, он основал новую обитель близ родного Тивериополя. При императоре-иконоборце Льве Исавре (717–741) святой открыто выступил в защиту икон, за что был подвергнут пыткам и публичному унижению. Однако он устоял в вере и даже обратил в православие сановника Ипатия, добившись своего освобождения. Скончался прп. Феофил в 716 году в своем монастыре.

 

Блаженный Феофил родился от благочестивых родителей близ Болгарского города Тивериополя1, и трех лет был просвещен святым крещением. Однажды родители его пошли вместе с ним на Селентийскую гору, – получить благословение у святого отца Стефана. Святой Стефан благословил их и дитя их, блаженного Феофила, довольно побеседовал с ними и, научив их, отпустил с миром. С того времени отрок Феофил благословением преподобного отца преуспевал в чтении и изучении Божественных книг и всегда были добронравным и кротким. Когда ему исполнилось тринадцать лет, Феофил опять пришел к преподобному отцу Стефану. Святой увидав его, сказал:

– Зачем ты, чадо, пришел ко мне?

Отрок отвечал:

– Ты позвал меня, отец честный, и я, оставив родителей, пришел к тебе.

Преподобный сказал:

– Когда же, чадо, я звал тебя, и что говорил тебе?

И сказал отрок:

– Когда я был в своем городе, ты, отец, явился ко мне и, взглянув на меня, сказал мне: Феофил! ты удалился от Господа, говорящего: «возьми крест свой и следуй за Мною» (Мф.16:24). Эти слова тронули мое сердце, и я пошел за тобой до самых ворот монастыря; когда дошли сюда, ты стал для меня невидим, а я нашел ворота запертыми, и ныне, святой отец, не отвращай лица своего от меня, желающего спастись.

Преподобный удивился словам Феофила, зная, что он не выходил никуда из своей келлии и, благодаря Бога за такое чудесное призвание незлобивого отрока, взял его к себе, чтобы научить страху Божию, иноческому житию, службе и подвигу поста. По прошествии трех лет, когда отрок хорошо научился всем иноческим подвигам от доброго наставника, преподобный Стефан призвал игумена из лавры и отдал ему послушного и кроткого отрока для пострижения. Игумен, взяв его, привез в лавру, где и совершил над ним пострижение. Феофил, приняв пострижение, сделался опытным иноком, украшенным всякими добродетелями, живя среди братии как ангел и будучи всем полезным.

Родители, не зная, где находится возлюбленный их сын, сильно скорбели о нем и постоянно искали его всюду, желая найти того, кто ради любви к Богу скрылся от всех знакомых и втайне служил Господу среди добрых подвижников. Чрез несколько лет родители узнали, наконец, где находится сын их, пришли в лавру и с плачем умоляли игумена показать им сына. Игумен долго не соглашался показать им Феофила, но тронутый усердными просьбами, скорбью и горькими слезами, сжалился над ними. Когда родители увидали своего сына в иноческой одежде, то вместо радости начали еще сильнее рыдать. Они пробыли в лавре несколько дней, присматриваясь к жизни святых отцов и внимая полезным им беседам. Тут же они задумали на свои средства создать монастырь, в котором бы подвизался Феофил. Посему они усердно стали просить игумена, чтобы он отпустил домой Феофила с братиею, обещая как можно скорее осуществить то, что они задумали. Игумен не соглашался с ними, говоря, что неприлично – молодому иноку жить среди родных и знакомых. Но Бог, устрояющий все на пользу людей, пожелал открыть о Феофиле Свою волю. Когда родители неотступно продолжали просить игумена, последний призвал братию и повелел им поститься и молиться всенощно до тех пор, пока Сам Бог не объявить им, можно ли Феофила отпустить по просьбе родителей или нет? После усиленной молитвы, на третий день был услышан в храме голос, повелевавший отпустить Феофила. Тогда поняли все, что Сам Бог требует сего, и, помолившись о нем, с благословением отпустили, дав ему в помощь некоторых из братий, чтобы преумножилась слава Божия. Родители, взяв его, с радостью пошли домой и вскоре создали монастырь, в который собрали много братии, снабдив их всем необходимым и давши полный покой рабам Божиим. Феофил, находясь в сей обители, сиял добродетелями подобно свету, и все, видя его добрые дела и пользуясь ими, прославляли Отца Небесного.

Много лет уже подвизался Феофил, как враг рода человеческого воздвиг гонение на честные и святые иконы, а почитающих их подверг мучению от беззаконного царя Льва Исаврянина2. Царь сей возненавидел благолепие дома Божия и отнял украшение храмов Господних: он ввергал святые иконы в болото, попирал их ногами, сжигал огнем и много верующих замучил за поклонение иконам. Святой Феофил сильно противодействовал сему и всех учил подобающим образом чтить иконы и покланяться лицу, на них изображенному. Законопреступный царь, узнав о сем, послал воинов взять блаженного Феофила и, поставив пред собою, приказать ему отречься от почитания честных икон. Когда же блаженный Феофил отказался исполнить это, царь повелел воловьими жилами бить святого, а затем, связав сзади руки, водить по городу как злодея с насмешками и ругательствами. К Феофилу же присоединился один из воинов, по имени Лонгин, который обличал безумие мучителя и учил почитать святые иконы; за это мучитель, растянув его на земле, сжег на голове его много икон. Святой Феофил, прошедши весь Никейский город, снова явился на суд беззаконного царя, и смело говорил ему, защищая иконы и обличая его заблуждение. Царь не вытерпел обличений святого, и приказал распять святого нагим крестообразно на двух столбах и бить спереди и сзади сухими жилами. Увидев кровь, которая текла во время мучений из израненного тела святого, царь сделался подобным лютому зверю. И как дикие звери, увидевши кровь, делаются еще злее, так и мучитель, увидя кровь мученика, пришел еще в большую ярость: встав с престола, он сам долгое время бил святого. Потом велел раскалить железные сапоги, обуть его в них и гнать по дороге. Все эти мучения святой страдалец мужественно переносил. Один из царских сановников, видя это и удивляясь мужественному его терпению, взял его из рук мучителей, привел к себе и сказал:

– Один ли ты, Феофил, кланяющийся иконам – безумен, или все мы, не поклоняющиеся им? Неужели царь и весь синклит3 его не имеют настолько благоразумия, чтобы рассудить, следует ли кланяться написанному Божию изображению или нет? Если бы нужно было кланяться иконам, то не повелел бы Бог в законе: «Не сотвори себе кумира, и всякого подобия» (Исх.20:4).

Святой отвечал:

– Вижу, что ты, князь, знаешь писание, так побеседуй со мной.

Святой Феофил начал ему говорить о почитании святых икон, объясняя из Божественного Писания, что еще в Ветхом Завете повелевалось чтить иконы и в медном змие, вознесенном Моисеем в пустыне, и в золотых херувимах, поставленных над Ковчегом Завета. В Новом же Завете Сам Господь явил образ Свой на полотне Авгарю Едесскому. Много говорил Феофил и обличал сановника, так что последний сказал ему:

– Истинны слова твои, честный старец. Я постараюсь, насколько буду в состоянии, убедить в этом и царя. Ты же прими от меня отпущение и иди в свою келлию.

Но святой огорчился, что не получил конца мучения, хотя имея раны, радовался, говоря словами Апостола: «радуюсь в страданиях моих за вас и восполняю недостаток в плоти моей скорбей Христовых за тело Его, которое есть церковь» (Кол.1:24).

После того он возвратился в свой монастырь, чему возрадовалась вся братия. Пред своей кончиной, о которой получил предсказание, Феофил составил беседы для своей паствы и с миром отошел ко Господу.

________________________________________________________________________

1 Тивериополь – город в Македонии; теперь – Струмица.

2 Лев Исаврянин – Византийский император, царствовавший с 714 до 741 г.

3 Синклит – правительство воинское и гражданское из самых важных царских советников и сановников.

 

Святитель Амфилохий, епископ Печерский, Владимиро-Волынский

Дни памяти

 

(переходящая) — Собор всех Киево-Печерских преподобных отцов

10 сентября — Собор Киево-Печерских преподобных, в Дальних пещерах

23 октября — Собор Волынских святых

 

Свт. Амфилохий, епископ Владимиро-Волынский, был поставлен на кафедру в 1105 году и 17 лет управлял паствой в сложный период княжеских междоусобиц. Он активно проповедовал Христа среди язычников и боролся с суевериями. Перед кончиной святитель удалился в Киево-Печерский монастырь, где и скончался в 1122 году.

 

Епархия в городе Владимире-Волынском учреждена была еще равноапостольным князем Владимиром, и св. Амфилохий был третьим из известных теперь Владимиро-Волынских епископов.

К сожалению, о свт. Амфилохии сохранились лишь самые скудные сведения. Его происхождение и место подвигов до епископства остается вовсе неизвестным. В епископы посвящен он был 27 августа 1105 г. Киевским митрополитом Никифором I (1103–1121). Семнадцать лет управлял свт. Амфилохий владимиро-волынской паствой. В то далекое время вера Христова только насаждалась на Руси, – всюду встречались еще и чистые язычники, не принявшие святого крещения, а из крещенных не мало было двоеверов, то есть людей, принявших христианство, но не забывших своих языческих заблуждений и примешивавших их к чистой вере Христовой. И, без сомнения, св. Амфилохию пришлось много потрудиться в обращении ко Христу неведущих Его, а также в искоренении языческих суеверий у новопросвещенных пасомых своих.

Годы его святительства для Владимиро-Волынского княжества были беспокойным временем княжеских междоусобий и столкновений. Тогдашний князь волынский Ярослав Святополкович, женатый на внучке великого князя Владимира Мономаха, дочери Мстислава Владимировича, очень грубо обращался с своей супругой.

Не терпя злодеяний Ярослава, великий князь пошел на него в 1117 г. войной, осадил в Владимире и стоял под стенами города 60 дней. Ярослав был вынужден просить прощения, покориться великому князю и заключить мир на всей воле Владимира Мономаха. Однако это не исправило волынского князя. Через год он отослал от себя свою жену, и когда Владимир снова пошел на него войной, бежал в Венгрию. Тогда бояре покидают Ярослава. Владимиро-Волынское княжество достается сыновьям Мономаха – Роману, а после его смерти (в 1118 г.) Андрею. Но Ярослав Святополкович не хотел отказаться от Волынского княжества и в союзе с венграми, чехами и поляками приходил воевать на Волынь.

Современником таких печальных событий довелось быть святому епископу Владимиро-Волынскому. Разумеется, дурной, вероломный и беспокойный князь много доставил ему забот, хлопот и огорчений. Может быть, нападение Ярослава с иноземными войсками на родное княжество было причиною того, что святой Амфилохий оставил место своего святительства, переселился в пещеру Киево-Печерского монастыря, где и скончался в 1122 г.

Память свт. Амфилохия празднуется местно: в Почаевской лавре, вместе с другими Волынскими святыми, празднование совершается ему 10 октября – в день возвращения Почаевской лавры к Православию в 1831 г.

профессор Сергей Иванович Смирнов. Жития русских святых

 

Тропарь святителя Амфилохия, епископа Владимиро-Волынского, глас 4

От мирскаго мятежа изшед,/ в пещерах Киевских Феодосия блаженнаго Богомудренно вселился еси./ святителю Христов, отче Амфилохие,/ и отсюду во епископа Богоспасаемей пастве Владимиро-Волынстей поставленный,/ в трудех, бдениих и пощениих свято подвизался еси./ И тако достиг добродетелей совершенства,/ паки в пещеры святыя возвратился еси,/ идеже и дух свой благочестно предал еси Господеви, всечестне,/ к лику преподобных Печерских причтен,/ с ними же молися Христу, всечестне, / спастися душам нашим.

 

Кондак святителя Амфилохия, епископа Владимиро-Волынского, глас 8

Звезду Волынскую, из пещернаго мрака от Киева возсиявшую,/ и от Волыни второе пещеры заветныя житием своим/ и блаженною кончиною, и прославлением своим озарившаго,/ всеблаженнаго Амфилохия, архипастыря Владимиро-Волынскаго почтим,/ просяще его, да в лике преподобных Печерских водворялся,/ молится купно с ними о душах наших.

 

Блаженный Андрей Тотемский, Христа ради юродивый

Дни памяти

21 июня (переходящая) — Собор Вологодских святых

23 октября

 

Блж. Андрей Тотемский (1638-1673) принял подвиг юродства Христа ради. Поселившись в Тотьме у церкви Воскресения Христова, он круглый год ходил босиком в рубище, питаясь лишь хлебом и водой. Все подаяния раздавал нищим, проводя дни и ночи в молитве. За свои аскетические труды святой удостоился дара чудотворений – известен случай исцеления слепого, который прозрел, умывшись снегом со следов блаженного. Предвидя свою кончину, Андрей причастился и мирно отошел к Богу. На его могиле происходили многочисленные исцеления.

 

Блаженный Андрей родился в июне 1638 г. в крестьянской семье Усть-Толшемского прихода, верст на 50 отстоящего от города Тотьмы (уездный город Вологодской губернии). Крестьяне-родители не могли дать сыну образования, которого тогда и не было на Руси, не дали даже простой грамотности, слабо распространенной в тогдашней деревне среди крестьян. Но несомненно, они воспитали в нем детски чистую веру в Бога, твердую и неизменную; приучили сына бояться Бога, молиться Ему и Его угодникам, ходить в церковь, строго соблюдать посты – научили всему тому, в чем сами полагали сущность веры Христовой. Во все воскресные и праздничные дни родители блаженного Андрея посылали его в приходскую церковь, не далеко отстоящую от села Усть-Толшемского. И церковь сделалась единственной школой для блаженного отрока. Здесь он скоро приобрел первые познания о Боге, и любовь к Нему прочно, на всю жизнь утвердилась в его детском сердце. Благочестивым отроком овладела мысль о необходимости служить одному Богу; все думы и делания мальчика направлялись к тому, чтобы служение Ему поставить единственной задачей жизни и найти средства осуществить эту задачу. В храме он услыхал, что мир весь во зле лежит (1Ин. 5, 19), и потому покинул мир; услыхал еще, что истинный слуга и последователь Христа должен оставить отца и матерь (Мф. 19, 29), и потому ушел из родительского дома в пустынные места, жил там, как птица, не заботясь о пище, думая только о Боге и об угождении Ему. Мирская жизнь уже не стесняла теперь блаженного, и он свободно предался молитве.

Уход из дома родителей был первой жертвой святого Андрея Богу, и с этого начались его подвиги. Неизвестно, сколько времени пробыл в уединении блаженный, но когда он возвратился, то не застал уже в живых своих родителей. С их смертью порвалась последняя связь его с миром: ничто теперь не привязывало блаженного к родному селу, и он решился навсегда оставить родину. Он ушел в Галичский Воскресенский монастырь. Давно этот монастырь славился благочестивой жизнью своих иноков, и блаженный Андрей хотел под руководством опытных старцев продолжать там свои подвиги. Он пришел в монастырь и, не открывая своего звания, поселился у одного инока. Нелицемерное смирение пришельца и строгое благочестие обратило на него внимание братии. Долго присматривался к блаженному Андрею инок, у которого он поселился, и когда уверился в его искреннем благочестии и терпении, сказал о блаженном настоятелю. Настоятелем монастыря был в то время Стефан. Часто беседуя с молодым послушником, настоятель увидел в нем избранника Божия и понял, что для отрока мало подвигов в тиши монастырской келлии, что он в состоянии выполнить подвиги более трудные, и благословил его безмолвствовать.

Казалось бы, блаженный Андрей достиг теперь полной возможности служить единому Богу и совершенно ушел от мира. В тишине монастыря ничто не мешало ему предаваться молитве и размышлению о Боге; но блаженный не удовлетворился этим и стремился к большему. По совету своего настоятеля он принял на себя подвиг юродства о Христе – едва ли не самый трудный из всех видов христианского подвижничества. С непрестанной молитвой на устах, с постоянной думой о Боге блаженный стал обходить окрестные города и обители для поклонения святыням. Босой, в ветхой разодранной одежде ходил он зимой и летом, не имея, где главы приклонить. Пищей блаженного были хлеб и вода, да и тех он принимал лишь постольку, чтобы не помереть с голода. Окончив свое путешествие по обителям, блаженный снова возвращался в Воскресенский монастырь, где находил всегда приют и духовное руководство со стороны благочестивого настоятеля. Стефан, как и прежде, часто беседовал с ним, укреплял его в трудном подвиге, наставлял с терпением переносить случавшиеся скорби. В этих беседах блаженный Андрей находил поддержку и укрепление к совершению новых подвигов. Так жил он то в монастыре, то в хождениях по обителям до кончины Стефана Галичского. После смерти любимого настоятеля уже ничто не привязывало блаженного Андрея к Воскресенскому монастырю, и он ушел оттуда.

Необыкновенная жизнь блаженного обратила на себя внимание народа. Стали догадываться о его богоугодной жизни, и молва о человеке Божием начала распространяться по окрестностям. Но это также побуждало подвижника оставить Галич. Избегая славы людской, Блаженный Андрей ушел оттуда в Тотьму и поселился близ церкви в честь Воскресения Христова, на берегу реки Сухоны. В Тотьме никто его не знал, и потому с большим удобством он продолжал здесь свои великие подвиги. Ночи блаженный Андрей проводил в молитве, а днем, как юродивый, бегал по городу, собирая милостыню. Самому блаженному нужно было очень мало, лишь бы не помереть с голода, поэтому большую часть получаемых подаяний он разделял с другими нищими. Одеждой блаженного Андрея было разодранное рубище, которое только прикрывало его тело, не защищая от дождя и мороза. Обуви он никогда не носил: ходил босым и зиму, и лето. Подвиг юродства труден главным образом еще тем, что неразумные люди подвергают Христа ради юродивых, как безумных, насмешкам и оскорблениям, поруганию и побоям; это пришлось испытать и блаженному Андрею. Но он терпел все, потому что, думая постоянно только о Боге, к Нему направляя все силы своего духа, блаженный забывал себя, ни во что вменяя голод, холод, обиды, насмешки и побои – всякие горести и скорби своей многотрудной жизни.

И не напрасны были подвиги блаженного Андрея. В награду за них он получил от Господа обильные дары духовные. Уже при жизни своей святой проявил великую силу чудотворений, и многие больные получили исцеление по его молитвам.

Шел раз блаженный Андрей на праздник святого архидиакона Стефана (27 декабря) в свое родное село Усть-Толшемское. Стоял декабрь, самое холодное время зимы, а на блаженном была, по обыкновению, ветхая разодранная одежда, едва прикрывавшая наготу. Сибирские инородцы, кочевавшие в то время на реке Сухоне, встретили его на дороге и, видя босого, полуодетого человека, стоявшего по колена в снегу, догадались, что это блаженный Андрей. По слуху знали они о том, что в Тотьме есть угодник Божий, слыхали о его подвигах, о чудесах, через него совершавшихся, и потому узнали блаженного. Их старшина Ажбакай, во святом крещении названный Авраамием, страдал в это время глазами и, зная о чудесах блаженного Андрея, начал просить его о своем исцелении. В награду за исцеление Ажбакай обещал много денег. Но блаженный ничего не взял и побежал, не ответив ни слова на его просьбу. Тогда старшина инородцев потер глаза снегом, на котором стоял юродивый, и получил исцеление.

Тотемский воевода Михаил Григорьевич Ртищев долго страдал сильными головными болями. Не получая ниоткуда помощи, воевода обратился к блаженному Андрею и, призвав его в свой дом, просил его помолиться. Блаженный велел воеводе приложиться к образу Спасителя, находившемуся в его комнате, и когда он приложился к святой иконе, то почувствовал себя здоровым.

На берегу реки Сухоны в Тотьме обыкновенно собирались городские дети и играли в свайку. Во время игры они часто спорили между собою и, так заспорив однажды, беспрестанно сквернословили. Блаженный Андрей слышал это из своей хижины и, не потерпя их сквернословия, погнал детей прочь. Дети побежали от него, но один из них обругал святого и ударил железной свайкою. Господь сохранил блаженного от удара без вреда, но дерзкого мальчика немедленно наказал. Тут же с криком упал он на землю и скоро умер.

10 лет блаженный Андрей юродствовал Христа ради. Скончался он в молодых годах, всего 35 лет от роду, вероятно, истощив свое тело тяжелыми подвигами. Кончина его была мирной и непостыдной. Предузнав заранее день своей смерти, блаженный приготовился к ней. Призвав своего друга – пономаря Воскресенской церкви Иоанна Иаковлева, он отдал ему свое посмертное завещание и потом встал на молитву. Долго молился он о царствующем граде, о городах русских, о всем мире православном, и усердна была предсмертная молитва святого. Окончив молитву, блаженный просил себе прощения, затем попросил пригласить священника для исповеди. Когда священник окончил исповедь и причастил блаженного Андрея Святых Таин, подвижник начал склоняться как бы ко сну и, подозвав к себе Иоанна Иаковлева, сказал: «Брат, пришло время разлучения души с телом: приготовь все нужное для моего погребения».

С глубокой скорбью зажег Иоанн лампаду перед образом и покурил в комнате фимиамом. Видя, что блаженный начал кончаться, он со слезами поцеловал руку умирающего и ненадолго вышел из комнаты. Возвратившись снова, он нашел блаженного Андрея уже умершим и комнату – наполненной благоуханием. Кончина блаженного Андрея последовала 10 октября 1673 г. Весть о ней скоро разнеслась по окрестным городам и селениям, и множество народа собралось ко гробу подвижника. Все увидели ясное, спокойное лицо блаженного, поняли действие на нем Божественной благодати и прославили Бога. Многие вспомнили тогда чудесные явления им блаженного Андрея, полученные исцеления по его молитвам, вспомнили сказанные им слова, на которые прежде не обращали внимание и которые сбылись в свое время. Вспомнив все это, знавшие блаженного убедились, что среди них жил угодник Божий, истинный человек Божий, и с великим почетом похоронили его тело под колокольней Воскресенской церкви.

Вскоре после кончины блаженного Андрея Господь прославил его даром чудотворений. Место погребения его сделалось источником исцелений, и много больных приходило туда за помощью. Больные брали землю с могилы блаженного, и земля эта, по молитвам его, возвращала им здоровье. Жители города Тотьмы видели эти чудеса, и среди них с каждым годом росло глубокое благоговение к памяти почившего святого. Это побудило их просить о постройки церкви над гробом блаженного. 20 октября 1707 г. архиепископ Великоустюжский Иосиф дал на это разрешение, и церковь была построена. Так как блаженный Андрей не был причислен тогда к лику святых, то церковь была построена не во имя его, а во имя его Ангела, святого мученика Андрея Стратилата (память 19 августа/1 сентября). В настоящее время мощи блаженного Андрея почивают под спудом в каменной Успенской церкви города Тотьмы, у левого клироса. Память блаженного чтится местно.

Из посмертных чудес блаженного Андрея расскажем лишь некоторые.

Житель Тотьмы Симеон Болонин полгода был болен; во время болезни у него отнялась нога и он был не в силах ходить. Часто молился Симеон блаженному Андрею, прося помощи, и вот раз он видит во сне, будто он в церкви и молится блаженному около его гроба, а на гробе стоит чаша, полная земли. Вдруг из гроба послышался голос: «Симеон, возьми из чаши обеими руками и пересыпай с руки на руку». Когда больной исполнил это, то земля в его руках сделалась мукою, и он стал просить блаженного Андрея об исцелении. Проснувшись, Симеон почувствовал некоторое облегчение от болезни и мог прийти в церковь ко гробу чудотворца, где и получил полное исцеление.

Крестьянка Тотемского уезда Пелагия Пудова долго страдала лихорадкой. Однажды вечером явился ей блаженный Андрей, подошел к ее постели и сказал: «Обещайся сходить к блаженному Андрею, что на Тотьме, у Воскресения Христова, близ реки Сухоны; приложись ко гробу его и будешь здорова». Обрадованная женщина со слезами начала молиться святому, почувствовала себя здоровой, но позабыла свое обещание. Через два дня она опять сделалась больной хуже прежнего и снова во сне явился ей блаженный Андрей, на этот раз с евангелием в руках. «Что же ты не пришла помолиться блаженному?» – сказал святой. «Святче Божий, прости меня, грешную», – ответила крестьянка, вспомнив свое обещание. Святой дал ей приложиться к Евангелию, взял ее за руку и поднял с постели совершенно здоровой.

Блаженный Андрей сохранил скот крестьянина Тотемского уезда Максима Ручкова. Во время скотского падежа, свирепствовавшего в этой деревне, святой явился этому крестьянину и сказал: «Раб Божий, помолись блаженному Андрею Тотемскому и скот будет цел». Обрадованный крестьянин исполнил приказание святого, и скот его, действительно, не пострадал.

Так прославил Господь Своего смиренного угодника.

профессор Сергей Иванович Смирнов. Жития русских святых

 

Тропарь блаженного Андрея, Христа ради юродивого, Тотемского, глас 4

Терпением и мужеством Христа ради юродство восприял еси, блаженне Андрее,/ в посте и бдении пребывая,/ тягость зноя летняго понесл еси,/ и мразы зимния терпя,/ темнее и ныне приходящим с верою к тебе,/ исцеление неоскудно подавши,/ моли Христа Бога спастися душам нашим.

 

Кондак блаженного Андрея, Христа ради юродивого, глас 8

Вышния красоты желая,/ и нижния сласти телесныя тощно оставил еси нестяжанием суетнаго мира,/ Ангельское житие преходя, скончався, Андрее блаженне,/ с ними же Христа Бога моли непрестанно о всех нас.

 

 

Святитель Иннокентий (Смирнов), епископ Пензенский

Дни памяти

 

12 июня — Собор святых Пензенской митрополии

(переходящая) — Собор Саратовских святых

23 октября

 

Свт. Иннокентий (Смирнов), епископ Пензенский (1784–1819), был известным учёным-богословом и профессором Санкт-Петербургской Духовной Академии. Его главный труд «Начертание церковной истории» на протяжении полувека служил руководством в духовных школах. Кроткий и аскетичный архипастырь, он был деятельным противником мистицизма, за что был переведён из Санкт-Петербурга на кафедры в Уфу, а затем в Пензу. Почитаемый народом за святую жизнь и чудеса, канонизирован в 2000 году.

 

Житие епископа Пензенского и Саратовского Иннокентия (Смирнова)

 

Cказание о житии и подвигах блаженного

Иннокентия, епископа Пензенского и Саратовского,

скончавшегося в Бозе 1819 года октября 10-го дня

(писано о сем 1821 июля)

 

Тайну цареву добро есть хранить, а дела Божия открывать и проповедовать славно. Тайны царевы не хранить страшно и пагубно есть, а умолчевать дела Божия тщета души. Тем же побуждаем, аз не могу под спудом неизвестности скрывать и не объявлять миру житие и подвиги Иннокентия епископа – светильника Церкви Пензенской и Саратовской.

Начиная же поведать, что он светильник на свещнице Церкви бе горя и светя светом веры и благочестия, – что он бых в житии град верху горы правоверия стояй, недоумеваю в том, что не ведаю, како достойно его ублажать имя. Не смею я убогий назвать его именем ни святый, ни праведный, ни преподобный, ибо не прославлен еще от Бога явно на земли, хотя водворяется верно душа его со святыми на небеси: но не противно будет Богу и Церкви, когда верный их раб и исповедник, крепкий обличитель лжи диавольской в мире наречется именем блаженный – блажени бо вси умирающии о Господе. Кто бы ни были на земле христиане правоверные нищие духом, плачущии, кротцыи, алчущии и жаждущие правды, милостивии, чистии сердцем, миротворцы, изгнани правды ради, хулимы, укоряемы, поносимы и умерщвляемы, но все они блаженны по глаголу Господню, яко тех есть Царствие небесное, и паче рече Господь: Блажени есте, егда поносят вам, и изженут, и рекут всяк зол глагол на вы, лжуще Мене ради. Радуйтеся и веселитеся, яко мзда ваша многа на небесех.Хотя большей части из них имена не известны нам, и в книгах Святой Церкви не написаны наряду со святыми, но имена их, яко же и всех святых, Церковию прославляемых, написана суть на небеси – в книгах живота вечного, и души их во благих водворяются. Истинно любящие Господа сыны и дщери Церкви! Вы, кои видели, слышали и руками вашими осязали Иннокентия, вы, кои поставлены от Бога им на пути Царствия Божия, верно, не усумнитеся, что он здесь нарицается блаженным. Не уста мои, но сердце мое тако ублажает его; не мир и витийство его величает, но простота и немудрость; не слухи о нем говорят, что блажен, но жизнь его и подвиги то свидетельствуют. Его тело погребено под церковию на том самом месте, где престол Божий утвержден: и все это не есть ли также притча и гадание о нем, что по разлучении с телом душа его предстоит престолу Божию на небесах, а может быть, есть еще и знамением прорекающим, да явятся о нем дела Божия? Кто же он был, кое его житие и какие его подвиги благие, явит о том следующая повесть.

В окрестностях царствующего града Москвы, в селе Павлове, при церкви Воскресения Христова был причетник Димитрий, имеяй в супружестве за собою жену Стефаниду: от сего простого и неславного корня произросла мудрая и славная отрасль, епископ Иннокентий. При рождении во Святом Крещении наречено ему имя было Иларион. Сей отрок, возрастая летами, возрастал силою и духом. Отдан быв в научение книжное, получил в школе прозвание Смирнов, яко воистину был тих и смирен нравами. Добре изучившись книжному научению, изучился также всей мудрости философской, риторическому искусству, стихотворству на отечественном наречии, но и на иных языках прилежно испытывал науки и познания о вещах земных и небесных; и всячески просвещал себя в научении богословия. Иларион отрок от природы был остр разумом, прост сердцем, хранил чистоту телесную; соблюдал девство; к должности своей был зело рачителен, в слове верен; но не довольствуяся сим светом учения здравого, он в тайне сердца будучи возбуждаем стяжать высшее учение духовное, премудрость Божию и обрести Царствие небесное и правду Его, помышлял непрестанно, како бы возможно было угодить Богу правою верою и добрыми делами. И яко же явит о нем после слово, воистину был сосуд благодати Богу в честь.

Царствия Божия ища, мудрствуя горняя, а не земная, и распаляяся в сердце любовию стяжать совершеннейшее житие по Бозе на земли, не восхотел отрок Иларион идти в мир, но, отрекшись мира и вожделений его, покоряя плоть духу, облекся во образ иноческий и наречен при пострижении власов своих вместо Илариона Иннокентием, во имя Иннокентия, первого епископа Иркутского чудотворца, и было воистину житие его невинно. Вступив в новую аки бы жизнь, во иночество, для вящших новых трудов и подвигов, он не хотел шествовать пространным путем мира: ядый, пияй, почивая и веселяся по вся дни светло; но чая всегда, что вскоре всем подобает нам явиться пред судищем Христовым, просил свыше от Бога силы и помощи распинать плоть свою со страстьми и похотьми; сего ради воздержен был, бдителен, постоянен, трудолюбив; ходил на молитву в церковь Господню, день и нощь поучаяся в законе Господни, испытывал писания; сидел в прочитании писаний св. отцов Церкви; хранил св. предания и уставы, не оставлял без прилежного прочитания житий отеческих чудес и подвигов; а ревнуя им подражать во благочестии, молился Господу Богу во дни и в нощи, како бы уподобиться святым Божиим человекам не словами токмо, но и делами. На сем твердом камени веры и дел Христовых Иннокентий, созидая храмину своего спасения, ища не пребывающего на земли града счастия, но взыскуя грядущего Отечества – Царствия небесного, был учитель словом и делом, инок верою и житием, а посему был игумен, посем архимандрит, а наконец и архиерей, не именем токмо, но и делами. При не сущей воде во источнике не может нарещися источник; равно и архиерей, не имея добрых дел, не может нарещися архиерей. Восходя яко по лествице поспешно на верх степени архиерейства, он восходил и на степень духовного жития, правды, преподобия и истины; врач был искусный недугов душевных столь, что ко уврачеванию оных у него столько всегда было слов и речей, сколько было и людей. Он вмещал в себе дар премудрости не земной, но и небесной; явно была в нем сила Христова обличать, научать, запрещать, умолять, утешать со всяким долготерпением и учением; держа в руках своих ключи Царствия Христова быть не может, чтобы он когда грядущим вознерадел отверзать вход в оное. Кораблем Церкви хотя вмале правил, но с великой бдительностью и успехом. Желая быть всем вся во Христе, мало когда давал он покоя плоти, очам своим сна и веждам дремания; будучи сам раб Христов верный, сгорал ревностию, когда случалось видеть, что он не может помочь другим, дабы также были все Христовы. Сего ради редко когда умолкали уста его правоверия взывающия, даже в речах простых: Ищите прежде Царствия Божия и правды Его, и сия вся приложатся вам. Воззрим хотя вмале, но порознь на все его подвиги и дарования духовная.

Иннокентий блаженный весь исполнен был духа благочестия и духа страха Божия. Отчего веселящеся его и благоговеюще сердце, лице его цвело тихостию, умилением и благоговением; природная его горячесть в церкви ли, или в час молитвы, чтения и пения Божественного тако согревало вся внутренняя его, что он забывался даже иногда, яко плоть сый; весь умом и сердцем зря горе, мнился быть духом яко на небеси предстояй лицу Божию; тайная непрестанная его молитва, деемая во внутренней клети сердца, не могла всегда скрываться от других по причине частых воздыханий, обращения очей к Богу, когда бывал он в обществе, в келье, на пути или в час учения других, или в беседе простой; он не выпускал от сердечных очей своих присутствия Господня; зря лице Божие и что Дух Святый есть везде сый и вся исполняяй, тако объят бывал от того страхом Божиим, что очи его исполнены были слезных капель и прелюбезно взирающии. Имя же Христа содержал во уме и сердце ходя, стоя, сидя, ядя, пия, возлегая на одр, восставая от сна, начиная и скончевая дела, беседуя и молитвы творя. И от пламенной любви ко Христу Спасителю часто вырывались из уст его сии слова: Господи Иисусе Христе Сыне Божий помилуй мя! или Боже милостив буди мне грешнику. А посему в беседах и письмах своих к духовным лицам, жаждущим прийти во святыню духа, советовал весьма то же творить, что и сам творил; и приводит тому сии причины: «Имя Иисуса Христа, – пишет он в письме к некоему мудрому лицу, – как пламенное оружие в руках Серафима, не попустит в сердца никакой скверны, никакого земного падшего существа, кольми паче змия: О! Пусть одно имя великое, неоцененное, имя Иисуса Христа лежит в сердце; пусть оно одно без всякой мудрости, без всех созерцаний, без всех глубоких, блистательных мыслей будет, которые суть огни обманчивые или звезды князя поднебесного; пусть, говорю, одно имя возлюбленного Господа Иисуса Христа и не более будет, и в уме, и в памяти, и в воображении, и в очах, и в ушах, и в праге дома, и на дверях, и на постели, и за столом, и везде. О возлюбленное, святое, страшное, великое, вечную жизнь дающее имя! Оно укрепит ум ваш на врагов!»

С устною и тайною молитвою он сопрягал крепкое и непобедимое оружие духовное – знамение Креста Спасова. Сим оружием, яко пламенным мечом Серафима, хранил он вход ума и сердца, да не внидут нечистые помыслы и духи, идеже есть внутрь Царствие Божие – правда, мир и радость о Дусе Святе; сим оружием побеждал искушения, прогонял нечистые силы демонов в нощи страхования и привидения и во дни смущения и скорби. «И когда, – говорит списатель жития, – вопросил я его, глаголя: “Отче, почто ты, часто ходя, сидя, читая, ядя и пия и иное что-либо творя, изображаешь на себе знамение Креста Господня и заповедуешь иным тожде творить?” – отвечал Иннокентий: “Знамение Креста есть древнее предание апостольское; святые отцы наши предали нам крепко всегда в руках наших держать сие духовное оружие – знамение Креста Спасова; но я и сам верую и делом познаю, яко же пишут святые отцы, что нет крепчайшего оружия против диавола и всех его нечистых сил, кроме знамения Креста Господня: токмо творя знамение Креста, надобно прежде ум и сердце к Богу возводить с верою и молитвою”. И паки сказал Иннокентий: “Чадо! Помяни, что не наступишь на змию и скорпию, и на всю силу вражию без оружия – знамения Креста Спасова. Помяни, чем святые Божии человеки, ветхие деньми старци, мужи, отроки, младенцы, жены и девы соделали чудеса силы и знамения, как то: по водам, яко по суху ходили не мокрыми стопами, аще и что смертно пили, невредимы бывали; змия брали, недужных исцеляли, бесов изгоняли, мертвых воскрешали, пламень огненный угашали, уста львов и зверей заграждали, прелесть, страхи, мечты и все напасти отца зол сатаны сокрушали, добре путь спасения совершили, и Царствие небесное улучили? Видим и слышим, что святии не иное оружие к тому употребляли, не иную силу при содействии свыше имели, разве оружие, и силу, и действо Креста Христова”». Но буде кто сумневается в том, тьмы тем я бы сил, действ и знамений Креста Господня здесь поведал к уверению немощных в вере, но будет ли то делать нужно? Впрочем, кто хощет, послушай: блаженная девица видела соделанное знамение Креста Спасова с верою и молитвою: «О как живо я поняла по милости Божией всю силу знамения Креста! – пишет она к иноку некоему. – Господь сподобил и меня, окаянную, видеть чудодействие Его святой силы в Кресте над моей покойной старицей (она жила более осмидесяти лет и была лютеранка; до самой смерти почивала на чтении Св. Писания), когда она была уже на смертном одре, так как всегда бывают большие нападки от врага в последние минуты жизни: стала ея какая-то сила крепко держать, и начала она всего пугаться и мучиться. Господь по благости своей внушил всем окружающим знаменать ее Крестом; видимо она становилася покойнее, и дерганье страшное в теле утихло. О велика премудрость Божия! Истинно о Свет наш Иисусе Сладчайший! Без слез онаго не могу вспомнить, сколь велика Его милость ко мне окаянной».

Возвестил бы я вам, избранные Божии, что сам видел во дни наши человека, беса знамением Креста Христова изгнавшего, и многия величия Божия о Кресте сотворшияся, но нужно ли все это делать? Кто, видя едино дело Божие, мало или вовсе не верует, тот едва ли удовлетворится многими: неверию все недостаточно, все неимоверно. Притом же Господь весьма ублажает тех, кои, не видев знамений и чудес, веруют Ему, глаголя тако: Блажени не видевшии и веровавше (Ин. 20:29).

Но обратимся к повести об Иннокентии. «Трепещет бес, – продолжал говорить Иннокентий, – и долго бежит, зря знаменающего чело свое, чрево, и рамена, и прочие уды тела знамением Креста Спасова; радуется же вселукавый демон, когда видит не знамение истовое Креста деющих христиан, но некое нерадивое махание. Подобное начертание без веры, без чувства, по обычаю деемое и соблазнительное: не знаменающихся же вовсе Крестом Спасовым все, конечно, силится сатана погубить, вовлекая в нечестие, ересь, толки и во глубины прелестей и заблуждений. Что есть знамя царево в полках для воинов на брани, то знамя Креста Спасова для христиан в пути спасения. Возникнет ли в тебе, чадо, помысл зол и нечист? Явится ли тебе страхование и призрак? Дух ли вражий нападет на тебя? Огнь ли плоти возгорится в тайных твоих удах? Беснование ли воскипит в удах? Объидут ли тебя яко мгла и зловоние, – многа скорбь, печаль, уныние, похоть и всякая нечистая сила сатаны? Притеки ко Спасителю Богу, изсуни меч твой, оружие и щит восприими – знамение Честнаго и Животворящаго Креста Господня – моляся и глаголя: “Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его, и да бежат от лица Его ненавидящии Его” и проч.: и тотчас узришь, что воскреснет Бог в тебе и окрест тебя. Возсияет свет Божий в тебе, правда, мир и радость о Дусе Святе, и живот воскреснут в тебе; исчезнет, потаився, нечистая сила плоти, мира и диавола, возрадуется сердце твое и радости твоея ничтоже восхитит от тебя; и что я, говорю, воскреснет Бог в тебе? Яко Адам в раи, ты внутрь и вне тебя услышишь глас Бога Воскресшего – ходяща в тебе, и тогда, о чудо, не токмо уста твои, но и вся кости твоя рекут с Фомою апостолом: “Господь мой и Бог мой”».

«Доселе аще я, – говорит списатель жития, – не видел нигде никого из ученых сверстников Иннокентия, кто бы яко же и священные отпечатки своего благочестия внутреннего наружно собою являл».

Есть в живых сый авва, витаяй на острове: в том авве видел велию веру, дивное благочестие, непрестанное моление внутрь клети сердца своего деемое, и знамение Креста Спасова выну обнажаемое во уме или десницею. Потаенный раб Божий есть велик во дни сии. Он смирен – кто узнает его? – он мнит себя грешна паче всех – како явится сам в себе мня, яко Божий есть? Но обратимся опять к Иннокентию.

«Что же есть знамение Креста Спасова, – говорит списатель жития, – и что сопутницы онаго – суть мир, терпеливость, успокоение в Бозе – печать оного – вера, надежда и любовь о Христе? И некоего проповедника благословляя слово о Кресте в церкви проповедать, так в епистолии своей к нему о Кресте пишет: “Возлюбленный о Христе брат! Силою Креста Христова, печатию веры, печатию надежды и любви запечатлевай твоих слушателей: мир, тишина, спокойствие и терпеливость должны украшать все слово о Кресте; ибо он есть вина мира и тишины земной и небесной, наставник терпеливости и кротости. Знай и помни, что распятый на Кресте Страдалец будет первым твоим слушателем: Он теперь уже видит твои движения – успокойся в Нем и пред Ним: не возвышай ни рук, ни голоса, но в глубочайшем смирении и благоговении поучай слушателей человеков. Сей Господь Иисус Христос да будет с тобою, и да благословит тебя Своим благословением духовным и небесным на слово во славу Его, аминь”. Зрите о сыны века сего, наученные от плоти и крови! Сия его христианская епистолия противна ли Церкви Св., вере и Христу Богу? Опасны ли такие наставники – мужи духовные – престолу и сердцу отечества? А вы его, блаженного отца, пастыря и учителя Церкви, яко камень нечестен – небрегоша. О зиждущие храм Нового Сиона, Царствие Христово проповедающие, почто вы не положили его, яко от камене Христа произшедша, в назидание ваше? Ненавидящие Сиона, возвещаемого Богом от уст сего архиерея сионска, ой блюдитеся, како опасно ходите, да не посрамитеся от Господа: аще Господь двигнет токмо перст силы Своея на вас, мстя вам и чадам вашим, чего вы чаете? Яко трава бо огнем будете изсохше.

Не яко же те, им же яви плоть и кровь учения, ин искал в словах, поучениях, речах и беседах, мудрованиях и витийствах, но он чел с благоговением – чел и лобзал беседы и писания простые и немудрые, но назидательные и духовные: а посему он сладостно чел беседы блаженного Михаила митрополита, в Бозе ныне почивающего. Лишь бы токмо была соль евангельская учения в слове, он не подвергал строгой критике правил и отвержению оное. Ему то было сладостно, любезно, нужно, дорого, восхитительно, когда слово состояло не в препретельных словесах человеческой мудрости, но в явлении духа и силы. Имея в себе духа премудрости, токмо судил слово, смотря кий дух в слове или речи и беседе: чисто было око блаженного отца, остро ухо ко услышанию действа самых тонких духов. Почему он благоговел, приклоняя слух свой послушать, когда и в буйстве слова, и в юродах, но слово крестное слышалось, дух Христов глаголал, и Царствие небесное проповедалось. Богобоязненных проповедников даже утешал в случае скорби и уныния о недостатках витийства в слове; токмо всегда строго внушал едино смирение и осторожность противу действ и хитростей вражиих, вот в доказательство совершенств с сей страны его письмо, писанное одному проповеднику: «Утешься от мнимой скорби, брат возлюбленный! – пишет он. – Мне не нужна над тобою строгость, какой ты не желаешь. Да будет тот судиею твоего слова, который глаголет неизреченно воздыханиями неизглаголанными, токмо смирись пожалуй! Есть у тебя такие руки, чтобы дары принимать безошибочно; уши, чтобы разслушивать, и такое око, чтобы различать безошибочно, когда шепчет дьявол, враг прехитрый и преискусный, и когда внушает нечто оскорбляемый нашими нечистотами Ангел. Поверь, что без глубокого смирения все еще низко, грубо и, может быть, ниже, нежели мы вообразить можем – а смирение не на словах бысть должно, но и на самом деле. Для гордости будет тяжело молчание, а для смирения необходимо. Ей! Острегись». Доброта сего наставника влекла всегда до последнего издыхания при самом маловажном деле подавать каждому назидание духовное и совет благ во спасение. Он не упускал случая словом, или писанием, или делом сотворить добро, когда открывалась к тому возможность. Святость его чувств внутренних живо отпечатывалась в наружных признаках. Боялся, дабы когда-либо не исходило из уст его слово гнило; непрестанно пред умными очами содержал слова сии Христовы: «Яко всяко слово праздное, еже аще рекут человецы, воздадят о нем слово в день судный». «О Иннокентий! – говорил он сам к себе иногда. – От словес бо своих оправдишися и от словес своих осудишися, – рече и тебе Господь».

Слово же и проповедь Иннокентия были исполнены солию евангельского духа. А почему было слово его со властию: глас слова его был остр, жив, действен; сила некая крепкая и пламенная излетала из уст сего учителя на церковной кафедре и проницала внутрь изгибов сердечных и доходила до глубины души же и духа. Действенность его и святость слова подкреплялась дальновидностью в разуме, суждении и изложении чувств. Когда он сказывал слово и речь наедине, в беседе, наставнически, казалось послушающим, что Иннокентий, зря внутренние язвы, помыслы тайные и желания говорит. Иной прежде, нежели успевал ему исповедать свои язвы, был им обличаем в тайных своих язвах. Некоторые краснели от внутреннего обличения совести, беседуя с Иннокентием, мня, что аки бы он провидит иногда чувства и страсти в них. Кто тайною духовною Его беседою наслаждался, тот разумеет, кто был Иннокентий с сей стороны. Сладко было гортани и сердцу его слово, наставление особенно изустное, простое. Во едино лето в пустыни святого преподобного Сергия изустно проповедовал слово Иннокентий к народу. Болярин Павел, благочестив сый зело и мудр в знании Божественных книг, так усладился током живого его учения в церкви, что отверз уста свои к нему воззвать было: блаженно чрево носившее Тя, но толпа именитых христиан воспретила ему довершить свое дело.

Трезвение и бдительность Его, нощные и дневные труды и занятия, духовные беседы, наставления, поучения, предсказания и слова, истину вещающие в лице всем, – кто знает, кто вспомнит и здесь все поведает? Светильник пред святыми иконами у него во дни и в нощи не мог угасать, разве от умаления елея, а светильник благодати в душе его како мог угасать? При всей немощи тела, изнуренного от потов и трудов, он не забывал, повергаяся долу, взывать: Боже милостив буди мне грешнику; долу легание для души его было терпимо, хитон власяный хотя и не жесток, но часто носил на хребте своем, напоминая тем себе жестокость и трудность жития монашеского. Когда, утомився от занятий, имея вскоре паки идти на занятия, не мог на утреннее моление в церковь Божию идти, то звон утренний возвещал ему нередко почить и упокоить убогое и немощное тело. Невозможно мне все дела его ни воспомянуть, ни написать, ни знать. Довлеет же мне то об нем ведати совершенно, что воистину он был христианин и не преставал помышлять, како бы иноком, отцем, наставником, проповедником и пастырем быть не именем токмо, но и на делах. От уст отца Иннокентия правду и обличение истинно токмо и услышать можно бывало. О всем он учил не яко же плоть и кровь учит, но яко же Св. Дух Божий глаголет и Писание свидетельствует. «Часто, – говорит списатель жития, – он говаривал о какой-то духовной полунощи, напоминал о сне и дремании многих и внушал духовное бдение, приводя слова Христовы: Бдите и молитеся, да не внидете в напасть. Во едину нощь беседуя с ним, я положил на сердце своем, вопросив его, уведать от него о духовной полунощи, сне и дремании в оную. И так я его вопросил, глаголя: “Отче святый! Какая, ты глаголешь, духовная полунощь грядет, а может быть и есть уже для многих? О коем ты часто прорекаеши дремании и сне в ту полунощь, хочу ясное слышать слово твое о том?” Помолчав мало, то на небо взирая очами, то долу поникнув, то воздыхая, аки бы прослезясь в глубине души своея, отвещал, говоря: “Грядет, яко же Дух Святый в писаниях священных предъявил и яко же настоящий дух мира являет. Ей! Грядет скоро, а может быть, уже и есть для многих глубокая полунощь, в кою многие спят среди дня и всегда. Не о полунощи я глаголю, той, в кою тьма и мрак обыкновенно покрывают небо и землю, и спят человеки, покояся от трудов, но говорю о полунощи, в кою тьма князя поднебесного – тьма и мрак словес, заблуждений, духов лестчих и дел лукавых, – иссякающей любви истинной Христовой покрыют не токмо умы и сердца многих христиан, но и самый воздух исполнят. И как это не полунощь духовная, сон и дремание, о чадо, что все ныне учат, все пишут, мыслят, глаголют и прорекают о любви истинной Христовой, и даже многие сынами и дщерями оныя мнятся быть: но увы! – и за умножение беззакония иссякнет любы многих. Пророчество оное Спасово, чаю, что уже частию не деется ли в настоящем роде людей? Тьмы тем и тысячи тысяч мнимых сынов и дщерей любви истинной Христовой отнюдь ее райских плодов и тени не осязают. Ей, многие присно заблуждают: но или ты и сам не ведаешь, о чадо, что райского древа ж – любви Божией Христовой истинной, внутренней и внешней, – корень есть закон Божий и Христов, ветви – заповеди закона Божия, плоды же – дела по заповедям, кои плоды животные, дела света, знаменующие сынов и дщерей света и дне и отличающие суть оные: покаяние, пост, искушения, девство, нищета, милость, молитва, мир Божий, проповедь, дела благия, знамения и чудеса, смирение, распятие ветхого человека, крест, терпение и частная смерть о Господе. Но ах! – как оные плоды на нивах даже христианских лучших ныне скудно плодятся!»

Покайтеся, приближися бо Царствие небесное – глас слова гремит в ушах даже сосущих млеко матернее, ибо ныне почти везде закону Божию учат отцы и матери детей. Но исполнение слова покаяния на деле видно ли ныне в мудрых и престарелых даже, в могилу зрящих? Покаяние таково быть довлеет и ныне, каково и древле бывало по писаниям, яко же было в Ниневии граде – во вретище, пепле, неядении и непитии чрез некия дни; в мытаре, блудницах, Павле апостоле, в Марии Египетской, Евдокии, Феодоре, Пелагии блудницах, и яко же предано есть святыми в царства во власяницах, бдениях и прочих наружных и внутренних образах покаяния. Ныне же видим, что грехи деются такие же, как и прежде, даже и горшие, но увы – где ныне древние образы покаяния? В почивающих на законе мнятся быть не нужны для настоящего рода людей, а сущим в мире и обязуемым печальми житейскими неведомы вовсе.

Пощение истинное есть чрез день, чрез два, чрез седмицу и две, до четыредесяти дней и более, а ныне – о Боже! – не сон ли и дремание ума и сердца на пути спасения в сынах Царствия, даже в нас самих, что многим есть Бог чрево. Куда ни воззрю, вси суть в дни сии, яко же во дни прежде потопа, токмо ядуще, пиюще, женящеся и посягающе. В гортанях большей части только и вращается язык змиев прелестный, кстати и не кстати лепещущ почти везде: предлагаемая да ядим, аще ядим или пием вся во славу Божию: на что же Бог и сотворил все? – мало ли что святые отцы говорят? Ныне не те времена: ныне все просвещенные стали и без того могут спастися. В таком-то смертном сне и дремании многие спят и дремлют духовне, и едва ли возбудятся восстать; что во дни святые, для покаяния и очищения грехов от Бога установленные, в кои Господь Иисус Христос был четыредесять дней и нощей ни ядый, ни пияй, в кои святии Божии человеки трепетали от страха хлеб ясти весом и пить воду мерою, а ныне в те дни покаяния токмо и дается в немалой части мудрых и сильных израилевых сынов, что едят мясо до сытости, очи имуще исполнь блуда, и вина пиют до безобразия и смертного пиянства; трактиры и гостиницы не затворяются для того ни во дни, ни в нощи; а в корчемницах все бдение и праздник. И вот притом еще какое горе есть, что нет ни гласа, могущаго многих возбудить от сна сего греховного, ни ищущих послушати того гласа, истины, вопиющего во Евангелии непрестанно: Внемлите же себе, да не когда отягчают сердца ваша объядением и пиянством и печальми житейскими, и найдет на вы внезапу день той. Дивно, что отцы наши, не бывши тако учены и просвещены, как многие ныне из нас; но если за едино столетие или за два назад посмотрим, не видим ни князей, ни боляр, жрущих мяса и разрешающих иным тожде творить во запрещенные дни; а ныне уже и простой земледелец дерзает жрать мясо в посты и попирать тако святые уставы Церкви и творить дела тьмы и злобы.

Об искушениях вражиих едва ли из таковых и мыслить достойно могут когда-либо: во тьме ходят, и невесть камо идут; многие ли из нынешних даже подвижников устоят в брани и напасти противу сатаны, когда он, облекшись во образ Ангела светла, как Сына Божия в пустыни, нас в мире приступит искушать, глаголя нам словами Священного Писания? Кто есть ныне, яко же Иов, раб Божий многострадальный? Не ропот ли, не отчаяние ли, хула … зрится, когда кого славишка в мире обежит или чье имя оскорбится? Но к чему многих сатане искушать, когда многие искушаются, от своея похоти влекомы и прельщаемы, и, как говорит некто из отцов, кийждо своим путем прельщается? Девства ли поищу? О как пресладкий плод девства святого с трудом многим и весьма редко ныне прозябает, цветет и созревает в честь и жертву живу Господу! кто еси ты, о девственник, ныне таков, который бы, яко же Иосиф целомудренный, влеком быв в гнусные узы греха, восхотел бы лучше изгнить в смрадной темнице, девство соблюдая и целомудрие, нежели сбросить драгоценный перстень девства твоего и окалять в гной смрадный плотский на ложе твоея госпожи? О коль редкие девы и девственники драгий камень на бесценном перстне девства святаго возмогут сохранить от всякого порока мысленного и телесного! Не видим ли в мире, что многие драгими камнями, златом и сребром покушаются при всех препонах искупить потерю девства? О девственники святии! О Ангелы целомудренные! О цветы и красота небесная! О ложе Небесного Жениха Христа! О невозвратимое по потерянии сокровище Царствия Божия! О чистота сердца, без коея, яко же без очей света, не узрят смертные человеки Бога! В тебе Бог, в тебе мир, в тебе храм Духа Святаго, в тебе око видит Бога и предвкушение на земли блаженства небесного. Но где ты пребываешь и в ком из смертных, поведай ты нам? Отвещает сия светоносная дщерь чистоты, невеста Христова: «О мир лукавый, о плоть окаянная, о злый диавол – вы меня не познаете. Вы мои хищники, тати, прелестники и губители. Ваши театры, балы, маскарады, игры, пляски, танцы, гусли, свирели, тимпаны, песни, скляницы, книги, портреты, картины, карты и бостоны – первые мои убийцы. На месте, где вы витаете, есть общее зрелище орудий и стрел мне смертоносных. По-сему в сии дни редко где Бог прикроет от уязвления; а в ком – Ему Сердцеведцу же ведомо, ибо смею ли я похвалиться пребыванием во многих не растливших уды своя, когда Господь рече: Всяк, иже воззрит на жену кое же вожделети ея, уже любодействова с нею в сердце своем? Сих грешников несть числа. Но есть род нарушителей девства, врагов целомудрия, несовместный с христианским законом: горе миру, когда кои Христовы суть, терпеть будут блудилища – и назидать престол мерзости и беззакония! Господь творит девство от чрева матерня и хранит младенцы: но едва ли жало змиево не досязает когда-либо и младенцев. Честна женитва и ложе не скверно – убо супружество ублажаю, но в ком довлеет, девства ищу; и де оно, и есть ли в тебе, о человече, – совесть твою, а не меня, вопроси. Нищету же, сестру Господу Христу, стократно обязавшиеся взять себе в супружество иноки, отрекшиеся мира и всех похотей его, – иноки, клявшиеся до последнего издыхания жить с нею неразлучно в союзе и любви, – иноки, говорю, образ ангельский носящие при самом обручении своем, невесту оную уже из ложницы и сердца своего изгоняют и поемлют себе и жить, и совозлежать блудницу и наложницу мира – богатство и изобилие. Кто убо есть ныне нищ и убог? – не дивно быть нищим по плоти: но чудо, есть ли ныне кто нищ духом? Блажени нищии духом, яко тех есть Царствие небесное. Сии слова Христовы немногие слышат, большая часть людей не понимают, а кто по оным вещию есть нищ? Власяница, рубище, пустыня, скит, пещера, уединение, удаление и воздержание от брашен – это есть странность ныне! Вси тако вопиют и даже клявшиеся понести до конца бремя Христовой нищеты иноки. Правда, есть и в сем роде семя Божие, но велико ли? Плоды милости ли еще сочесть осмелюсь? Правда, щедро многие сыплют лепты и златицы в милостыни, но сыплется ли так же от них всех милость на суде, деется ли она в деле Божием? Щадится ли честь, живот и спасение иногда даже раба Божия? У милостивых из рук падает ли хотя крупица милости духовной? Ах! Как немилостиво, видел я, бодут овцы своего Пастыря. Ах! Как я немилостиво от раздаятелей милостей гоним есмь! Было время, что среди тьмы милостивых сый, я не знал, к кому о милости возопить: Боже милостив буди мне грешнику! Возопил с мытарем я, возведох очи мои в горы отнюду же, – и прииде помощь моя от Господа, сотворшаго небо и землю; и возопил с крепостию: щедр и милостив Господь, долготерпелив и многомилостив! И со слезною радостию благословлял истинно любящих Господа: Блажени милостивии яко тии помиловани будут.

О непрестанной молитве то же можно сказать, что и о глубоком сне и дремании речено: когда полунощь есть – и грядет для многих, и многие спят и дремлют духовне, то какая же может быть молитва среди сна и дремания непрестанного? Апостол вопиет: Непрестанно молитеся; Господь рече: Бдите и молитеся, да не внидете в напасть. Святии же выну предстояли пред Богом моляся, как то Симон столпник, стояй на столпе около осмидесяти лет, молился. Марко Пустынник на горе Фрагестей около девяноста и пяти лет был, бдяй и моляйся. Во обители неусыпающих ни во дни, ни в нощи не усыпал брат, стояй на молитве; а ныне сего рода любы в сравнении с прежним мало-помалу зело иссякла, даже и в обителях святых; а в селениях грешничих как место ей можно и время уделить? Всем без исключения Господь рече: Бдите и молитеся, да не внидете в напасть, но большая часть спит и почивает сном греховным. Правда, дух бодр, а плоть немощна: но ужели хотя насильно не довлеют к молитве немощную плоть возбуждать? Плоти определено прославленной быти от Бога с душею во Царствии, то творить нужно есть молитвы и моления по плоти.

А ты, о небесный житель, странник сего мира, мир Христов, мир Божий, брашно и питие Царствия небесного, ангельское состояние, сладость и живот души, дарование повседневное от Бога в лице служащих Господу, подаемый мир всем- есть то благо, кое превосходит всяк ум; невидим он нами, но бывает в нас. О коль сладостно, добро, радостно бывает в нас, когда является хотя на мгновение ока мир Божий внутрь нас. Господи Боже наш, мир твой даждь нам! О как все что-то не живо, не сладко и горько без тебя, о мир Божий! Без тебя и Царства Божия не может быть – Царство бо Божие несть брашно и питие, но правда, мир и радость о Дусе Святе. Тобою целование даемое дражае есть всех сокровищ земли среди вражды и несогласия. О мир Божий! Святаго Духа бальзам утешения, елей радования! Ты горесть иноческого жития услаждаешь; ты девству отрада; ты плод райского древа жизни: убо единожды вкусив животной сладости твоей, кто восхощет умереть вольно прияв в объятия свои врагов твоих, нарушителей твоего сладкого союза, возмутителей твоей тишины внутренней, земной и небесной. Но ах! Коль малая часть человеков тебя ищет, меньшая тебя стяжавает, а малейшая в твоем пресладком лоне почивает и наслаждается. Что я, нищий, силюсь изъяснить мир Божий, – излить капли его сладости здесь? Мир Божий, – по слову апостола, – есть превосходяй всяк ум: аще и уста мои сосут млеко сладкое пресладкого Божия мира, не могут ли уста других, не сосущи оное, такожде услаждаться, яко же и сосущие мои. Чувствую сладость мира и что есть мир Божий, но сказую о сладости мира не яко же чувствую – мало глаголю. Кто бы и на сей земле горести не возопил ко Господу: Господи! Добро есть зде нам быти; когда бы всюду мир всем был? Сего ради Господь, восходя на небо, сказал: «Мир мой даю вам, мир мой оставляю вам». О мир Божий! Кому ты не мил и не нужен? И скифы, и варвары, и все злодеи, не любящие тебя, жаждут на конец преклониться под сень твоей сладости. Сыны Царствия! Есть ли кто, то вы, о мудрые, аще возможно со всеми мир имейте – молит вас апостол Христов. Вмале где сей плод древа животного райского созревает, когда свисты и рвение редко где не влезают в души и сердца христианские: Идеже бо зависть и рвение, ту нестроение и всяка зла вещь.

Что же касается проповеди слова Божия, кто дерзнет сказать особенно во дни сии о неслышании слова Божия? В книгах ли скудость ныне? Не мы ли дождались тех дней, что в нас исполняется пророчество Спасово: И проповестся Евангелие Царствия по всей вселенней, во свидетельство всем языком? Ей, не в сем скудость: нет недостатка ни в чтении, ни в проповедании, ни в распространении слова Божия в письменах: без сребра и злата даруется слово Божие, но ужели сего ради и воцарилася ныне токмо проповедь Евангелия, паче нежели когда древне бывала? Нет, она при всем множестве письмен своих так ныне умалилася, что с одним отцом Церкви можно уже сказать, вопрошая: где есть слово Божие? Где ныне могущий глаголать в сердце Иерусалиму? Смеет ли ныне кто кому-либо проповедать, яко же Иоанн Предтеча о блуде Ироду царю? Возвещается ли, яко трубою, пост сынам и дщерям нового Иерусалима? Возвещаются ли прещения Божия ходящим во след похотей своих? Хотят ли наступать на змию и на скорпию и на всю силу вражию, одолевающую злобою немалое число избранных? Мнит ли или ведает ли, говорю, крепкий в сынах Царствия, что надобно жало змиево притуплять и что плевелы духовные, колико можно, довлеет сожигать огнем прещения и жаром клятвы? Слово вси говорят, а о деле вси молчат: о небесах мечтают, а земная деять и очищать оставляют: когда бы глас Божий, а не паче глас лестчий проповедывался, как можно, чтобы для многих была еще полунощь на земли в сии дни? Как можно, чтобы спящие и дремлющие не восстали от сна грехов? А как все это ныне есть, то, увы, зело-зело скудна ныне проповедь есть. Не тем довлеет обличительное слово вещать о блуде, кои девы, и не в тех домах, где мудрые витают. Проповедь святых древле разрушала домы блудниц, капища вражии раскопывали руки проповедников Христовых: а ныне в нас есть ли такая проповедь слова Божия, яко же во святых была, когда со дня на день домы блудилищ назидаются и скопища и толки из мудрых составляются? О проповеди Господь глаголет устами святаго Исайи пророка тако: Господь даде язык научения, чтобы выдать время, когда подобает слово рещи; сей-то мудрости, сей-то соли евангельской, сего-то духа разума, – когда, кому, что, где и как проповедывать нужно, – и не достает ныне. А посему кая польза, хотя и гремит во многих устах ко многим сердцам проповедь Иоаннова: «Покайтеся, приближися бо Царствие небесное». Ей, избранные, приближися Царствие небесное, и внутрь оно нас быть довлеет; но проповедь истинная письменами и житием имеющаяся проповедаться, далее от нас удалилась и редко где слышится. Если кто речет верно слово проповеди, многие не хотят того и послушать; и кто глаголет, – неприятен есть им; а иные ищут и души того, кто глаголет слово Божие, а не от себя. Убо, о иереи Божии! Глаголите в сердце Иерусалиму! Блажени, – глаголет Господь, – слышащие слово Божие и хранящие, кольми паче вы, глаголющие не в препретительных словесех человеческия мудрости, но в явлении духа и силы! Сего ради, человече Божий, кто бы ты ни был, если можешь, проповедуй слово, настой благовременне и безвременне, обличи, запрети, умоли со всяким долготерпением и учением. Будет бо время, егда здравого учения не послушают, но по своих похотех изберут себе учители, чешеми слухом, и от истины слух отвратят и к баснем уклонятся.

Царствующего града св. Петра диакон церкви св. апостола Матфея, неизвестно киими судьбами ходя в приходе с требами, носил крест церковный из злата и сребра сотворенный в персях своих, и погубил. За что по доносу был судим и истязуем, яко пияница, и приговариваем к наказанию. Отрок некто Павел благочестив весьма сый, слыша, что скорбит диакон и, отчаяваясь, недобре о себе помышляет сотворить, что обыкновенно в напасти и скорби диавол убийца рода человеческого обычай умеет внушать на погибель, пришед поспешно во св. обитель невскую и, помолився довольно ко Господу oб успехе своего намерения, приступил к Иннокентию, прося и моля Его, дабы помилован был диакон той во имя Иисуса Христа Сына Божия, и говорил к нему: «Отче! За грешника я ходатайствую; Господь пришел грешныя спасти, а не праведныя; молю тебя, спаси от беды и скорби и ты диакона грешника; зело бо скорбит и отчаявается». И отвещал Иннокентий: «Гряди и молись Богу; нам ли не довлеет помиловать клеврета во имя Господа Иисуса, лишь бы токмо было во славу Божию, а не в соблазн?» Во утрие той диакон пришед на суд для приятия конечного суда и наказания, отшел, во всем прощен, радуяся, славя и благодаря Бога и раба его Иннокентия, яко праведна и человеколюбива судию.

Человек некий, служитель Церкви, по внушению недобрых приставников и лукавых духов из добродушного преложился сердцем на противного. И колико сперва был благ ко Иннокентию, толико по сем сотворился не благ. Дело в том состояло, что Иннокентий исторгал возникшие плевелы ересей разврата и горького нечестия и обличал злочестивые уста зловерия, а той человек, неведомо с какою целию, ратовал явно и тайно за плевелы – неприязненных человеков. И много потерпел скорби от него блаженный отец, даже до смерти имея тугу сердца. Почему инок некий, сострадая ему в скорби, наедине беседуя о том человеке, сказал: недобр есть соперник твой, отче; враг и наветник тебе есть: яко ненавидит правду Божию и присно заблуждает, внимая духу лестчу; когда б не развратилося его сердце, не гнал бы он тебя, раба Божия. Прослезився, отвещал иноку Иннокентий, говоря со вздохом: «Почто ты, брате, клянешь искреннего твоего? Или ты, почивая на законе, не научился еще, что есть воля Божия святая? Или ты не чел сего в писании: И в совести твоей не кляни царя, и в клети ложницы твоея не кляни богатого; яко птица небесная дух кий-либо донесет глас той, и имея крыле возвестит словое твое? Или ты не помнишь Христа Спасителя заповеди: Любите враги ваша?» Посем, поникши долу, он говорил: «Проклят буди сатана: твое есть дело сие, что искренний наветует на меня; аще бы не ты, он не сотворил бы мне зла и пакости; молися, брате, да внушит Господь ему преложиться сердцем на благая, его сердце кроткое и доброе». И паки сказал инок: «Како могу молиться о нем? Когда пред Богом на молитве предстою, имя его во ум не приходит». И паки отвещал Иннокентий: «Молю тя, благослови клянущего тебя и познай, что без попущения Божиего ничего не бывает с нами. Ибо говорит Господь во Евангелии: Не две ли птицы ценитеся единому ассарию? И ни едина от них падет на земли без Отца вашего. Вам же и власи главнии вси изочтены суть. Пусть яко буря исходит на меня скорбь велия, но Господь силен есть все то во благо мне обратить или меня избавить: мое же дело есть со Иовом взывать: Яко же изволися Господеви, тако и бысть, и утешаться тем, что, по глаголу Господню, претерпевый до конца той спасен будет. И како я могу гнев и злобу иметь на врага моего, о брате?» Указуя на главу свою, сказал: «Сей куколь не всегда ли мне напоминает о младенческом незлобии?»

Отрок некий тяжко согрешил и трикраты преслушал повеление от Иннокентия, яко начальника, понести наказание. Несмотря на то, что Иннокентий порывистое и горячее сердце имел, так кротко, отечески, смиренно и благочестиво поступил с ним, что, прощай его по увещании своем, сам заплакал, приведши его своими словами в слезы и в чувство, и я тотчас ему сказал: «Отче! Кротость не у места вредна; почему ты не наказал достойно за порок отрока, между тем как Писание и раны повелевает детям за пороки налагать многи?» И отвечал он: «И то, и другое во свое время быть благо и полезно может детям; а во всякое время полезнее есть, поступая, внимать в наказаниях и прещениях сему слову святаго апостола Павла: Братие! Аще и впадет человек в некое прегрешение, вы духовнии исправляйте таковаго духом кротости; блюдый себе, да не и ты искушен будеши; друг друга тяготы носите и тако исполните закон Христов».

Суды, осуждения, хулы и клеветы он так терпеть не мог, что, невзирая на лица, никаких шептаний и слухов злых о немощах других не хотел слушать; и как некто во един день начал поведать немощи и соблазны клеврета своего ему, он сказал ему: «Престани, не поведай мне сего, я сам во всем том грешен весьма. И я, и ты – кто еси судяй чуждему рабу? Господеви есть суд: “Аз воздам” – глаголет Господь». Когда же предвидел Иннокентий, что неполезно иному в лице обличение и прещение говорить, но чтобы не поведал о грехах братних, тогда он, скрытно намекая тому, аки бы о себе молился, глаголя: Ей Господи Царю, даруй ми зрети моя прегрешения и не осуждати брата моего, яко благословен еси во веки веков. Аминь.

И как некогда вопросил я его, како спастися легче и без труда, он же отвещал так: «Не осуждай и не суди никого прежде суда Господня, и вся терпи до конца, и тако спасен будешь без труда».

Епископ некий был тих, молчалив и осторожен во всех своих речах и словах, и я вопросил Иннокентия: «Владыко святый, рцы – мне ходити ли к сему епископу по твоем разлучении?» И отвечал он: «Молю тебя, ходи и учись у него молчанию, ибо ты благочестив, но многоглаголив, а он всегда молчалив».

Помяни, в какую меру совершенства достиг авва Памво чрез молчание свое? Не многия ли годы учился он молчанию, дабы спастися? Много мы погибаем от языка: сего-то ради и св. Давид поет: Положи, Господи, хранение устам моим и дверь ограждения о устнех моих. Вот мое завещание тебе».

Некогда вопросил я его, глаголя: «Како ты мнишь о Михаиле митрополите, много об нем говорят слухи нелепого и хульного?» И сказал он: «Его сердце так доброе, что весь исполнен кротости и любви. И если бы не была с ним благодать Божия, не мог бы так много беседовать изустно, проповедуя в Церкви слово Божие к людям. Правда, что некогда он был в сетях вражиих, числясь в секте некоей нечестивой, но познав потом лесть и нечестие, все отверг, попрал, и как ты видишь ныне, он учит много вопреки толкам и соблазнам тем, на путь коих некогда по неведению ступил».

Во един вечер пришел я к Иннокентию и, внимая беседе его с другими пришедшими посетить его, слышал, что беседовал он о проповедниках настоящих времен, глаголя тако: «О! коль мы недостойные учители и проповедники слова истины! Любодей любодействует не ради деторождения, но для насыщения нечистой своей похоти; так и проповедник слова Божия, когда проповедует не ради рождения чад духовных по закону, но чтобы, сказав слово, токмо движением рук, эхом голоса и произношения слыть за проповедника или почесать сердце свое слухом чести, мзды и отличия, – тожде он деет, что и любодей; сей любодействует телесно, а той духовно. А когда в проповеди есть еще примесь неправого учения и духа, тогда яко же матерь во чреве своем убивает ядом младенца, тако и проповедник ядом заблуждения паче убивает, нежели воспитывает во утробе Матери Церкви чад духовных. Видит Бог, коль во многих настоящих витиях и проповедниках бывает нечисто, нерадиво и суетно проповедническое слово и лепетание! Многие ли ныне своими словами, речами и поучениями мудрыми, витиеватыми, высокими и таинственными оборотами делают то назидание, кое святые отцы наши древле соделали своими простыми, немногими, краткими, несколькими словами и беседами, даже единым словом, поступком и делом? А что святые содевали на спасение душ человеческих, знамениями, чудесами, подвигами и житием своим, в то умы наши и проникнуть не могут, а не точию того сотворить. Чудно, что древле отцы святые и проповедники менее говорили о духе и силе, нежели мы ныне, но их проповедь, где не посмотришь, всегда была в явлении духа и силы, и проповедь настоящих учителей и проповедников почти всегда токмо в письмени, мудрости словес, в витийстве и бессилии; во ушах всех звенит эхо проповеднического слова и гласа часто, а до сердца мало проницает; верно, не достает ныне чего-нибудь противу отцев древних в проповедях большей части учителей слова, когда отцы наши проповедию слова Божия волков во агнцев претворяли, а у нас из агнцев делаются волки; без болезни и воздыхания не могу вспомнить, коль многие из учителей и проповедников во дни сии заблудили до конца. Чают многие навыкнуть проповеди слова Божия не от дел, но из школьного научения, и покушаются проповедать Царствие Божие не от вышняго разума, а от земного мудрования и явления плоти и крови; между тем как глас Божий гремит во уши их, глаголя: Плоть и кровь Царствия Божия наследити не могут. Но что всего суетнее, горше и пагубнее во дни сии деется еще? Некоторые из верных сынов Царствия почивают на западных и новейших словесниках и витиях, а лучше сказать, суемудрах, покушаясь научиться суетному лепетанию слова и учения в Церкви; а живых вод источники Израилевы, – воды благодатного учения в святых: Златоусте Иоанне, Василии Великом, Григории Богослове и прочих святых отцах и учителях Церкви, – не хотят и видеть, аки бы ненужные для настоящего рода людей: о времена! О обычаи! Ужели Массильон, Бассюст, Бурдали, Флешье и прочие подобные им живых вод учения Христова в своих хартиях заключают более и лучше и святее, нежели студенец книжный от златых уст истекший Святаго Иоанна Златоустаго, и иных отцев Церкви и учителей богомудрых, святых небесных человеков, во плоти сущих Ангелов? Ужели мраки учености в нечестивом Якове Беме, сатанины глубины в книге «Таинство креста», в бреднях Штиллинговой «Победной повести», в брожении и кружении умном жены француженки дела Моттион, и прочая тьма вражия мира и плоти сладостнее мнится быти ныне паче слезных источников богомыслия и боголюбия Ефрема св., Иоанна Дамаскина, св. Кирилла, Иоанна Лествичника, аввы Дорофея и Максима Исповедника? Боюсь, что частию уже не исполняется ли во дни наши слово апостольское – в последняя времена отступят нецыи от веры, внемлюще духовом лестчим и учением бесовским – когда вижу, что избранные дщери Нового Иерусалима, Церкви нашей Восточной Святой Православной, читают басни и сказки Штиллинга лукавого, Еккартгаузена безумного, прелестного Фомы К., безБожного Иерусалема, Иоанна Масона, адское «Зеркало» адского внутреннего человека и прочих вольнодумцев, лепетунов, лжеучителей и лжепророков, суемудрых-гордых, совершенно плотских и развращенных человеков, никуда и ни к чему не годных, и еще более чтут все оное бесово учение, нежели чтут повести святых, чудеса, жития и сказания девственников, постников, совершенно бесстрастных человеков, святых, избранных Божиих, их же праха святаго недостоин весь мир, и их же плоти и кости хранит Господь нетленными и Церковь почитает? Беда! Если еще к тому же дхнет дух в дому Божием новый, лестчий, дух Антихристов под видом очищенной религии и вновь рождающейся Церкви, за святость ныне слывущий в сынах тьмы и противления. Всяк дух, кой не Христов, несть от Бога, а лестчий есть дух Антихристов; и всяк дух, кой не дух есть Церкви Христовой, коим она дышала во св. отцах и всех сынах своих, – вражий дух, дух нечестия и неверия, хотя бы он в устах своих почитателей слыл Божий и истинный. Если ангел тьмы преобразуется в образ Ангела светла, то дивно ли, что иногда силится слыть и дух Антихристов во образ духа Христова, и дух диавола во образы духа Божия, и дух глубокого нечестия во образе благочестия, и дух адской ревности во образ духа ревности по Бозе; может быть, мы, о избранные Божии, стоим на краю сей погибели. Прежде потопа было плотское смешение сынов Божиих с сынами человеческими, а за сим последовало и развращение всеобщее: тако и пред потопом огненным в последние дни нередко будет смешение Божиего Христова учения с учением плоти, мира и диавола, и лесть приимется, яко истина. А отсюда чего можно будет чаять на земли державе Христовой, кроме всеобщего развращения? Посему хотя и глаголется, что и проповестся Евангелие Царствия всей твари, а между тем по Писанию сбудется и сие слово тогда же: И за умножение беззакония иссякнет любы многих.

Господи! Не доброе ли семя сеял еси руками нашими, откуда убо плевелы, толки, секты, ереси, расколы и глубины нечестия и беззакония, что все слывет ныне за святость под видом очищенной религии, и вновь рождающейся Церкви? Тайна беззакония уже деется. Горе будет, когда дух Антихристов приуподобится всячески духу Христову, льстя и прельщая сынов Царствия, аще возможна и избранных: будет бо тогда последняя беда горше первой, бывшей во дни Симона волхва, Манеса, Ария, Лютера и Калвина. О сынове плоти и крови! Вскую вы льстите и прельщаете землю? Вы мните в себе духа Божия иметь, но ей, глаголет Дух Святой, что вы душевны, темни, духа не имуще, и паки не имать Дух Мой пребывать в человецех сих зане плоть суть – глаголет Господь. Но притом такая прелесть и тьма покрыет человеков лукавых в последние дни, что они не будут знать в себе, яко лукавы суть, и человецы последних дней, говорит апостол к Тимофею: Сие же виждь, яко в последние дни настанут времена люта. Будут бо человецы самолюбцы, сребролюбцы, величавы, горды, хульницы, родителям противящиеся, неблагодарни, неправедни, нелюбовни, непримирительны, продерзливы, возносливы, прелагатае, клеветницы, невоздержницы, некротки, неблаголюбцы, предатели, нагли, напыщены, сластолюбцы паче нежели боголюбцы, имущии образ благочестия, силы же отвергшиеся – всегда учащиеся и николи же в разум истины приити могущия – и сии противляются истине, человецы растленни умом и неискусни о вере. Но все сии человеки последних дней не будут и не возмогут о себе знать, что они таковы. Знамение есть их явное сие: поидут они, ходя путем нового учения, нового действа, новой религии, новой Церкви, нового духа и всего нового, токмо Откровением умолчанного. Сынове человечестии! Блюдитеся, како опасно ходите; себе внимайте: кто есте вы? Что и к чему вы сия деете? Во всякое время своего рода тайна беззакония может деятися, и своего рода может быть действо сатанино, сила ложная, и знамения, и чудеса ложныя во всякой лести и неправды погибающих. И сего ради послет им Бог действо льсти, во еже веровати им лжи зане любви истины не прияша во еже спастися им. Да и суд приимут вси не веровавшие истине, но благоволившии в неправде. Пусть надмеваются нечестивые по попущению всесвятаго Бога! Но не преуспеют более: безумие бо их явлено будет всем, яко же и мудрецов, волхвов и чародеев Ианния и Ямврия при Моисее – имеяй уши слышати, да слышит. Вот о чем неоднократно была беседа блаженного Иннокентия! Вот что скорбь немалую ему творило.

 

О ЧЕЛОВЕКОЛЮБИИ

 

Брат поведал мне: «Во едино утро пришел я к Иннокентию, он же, узрев меня, не имущего на теле приличной одежды, тотчас дал мне зело добрую ризу; я же, той ризы не приемля от него, сказал: “Не нужна мне, отче, сия добрая риза, лишь бы точию был я облечен в ризу спасения, а без оной ризы пробыть могу; велия тщета иноку красить себя ризою. Господь нас ради обнищал, и нам, наипаче инокам, дал собою образ любить нищету паче имения многа”. И сказал мне на сие Иннокентий: “Слыши, брате, если ты не приимешь сей ризы Господа ради от меня, яко от отца твоего, я оную отдам нищему или повергну на распутии и прогневаюсь на тебя – что смущаешися? Приими ризу и во славу Божию носи”. Сими словами убежден быв, я взял ризу, говоря: “Ныне ты, отче, одеял еси смиренное мое тело, будет же время, в кое ты оскудеешь, и Господь тебя оденет; верую, что слово сие Христово сбудется во время свое на тебе: В ню же меру мерите, возмерится вам. И яко же писано есть: даяй нищему взаим дает Богу и сторицею приимет». Яко же предрек инок, все сбылось на нем во время болезни в Москве. Помянув же вся сия, он тако пишет в епистолии к иноку: «Трехмесячная моя болезнь в Москве многому меня научила: именно есть в Москве истинно любящие Господа. О чем я радовался до слез – надо мною больным Господь показал опыты любви евангельской. Чтобы сокращенно сказать вам, скажу только то, что два месяца на свой кошт меня лечили, платили лекарям за каждый визит по 10 рублей. Каждый день присылали мне хлеб и всю пищу, каждый день посещали меня и вопрошали о моих желаниях, потом дали мне и одеяла, и покрывала, и перину, и подушки, и чулки, и рубашки, и полотенца, и косынки, и платки, и полукафтаны, и рясу, и экипаж, и карету на дорогу, и лекаря до Пензы, и даже денег на всю дорогу, да и более, нежели на дорогу. Господи! Где бы мне взять все это, если бы Ты не подал вседержавною Твоею рукою чрез избранных Твоих! Молись со мною, о брат! Возвеличит Господь вкупе! Он все подает невидимо. Благословляй Господа».

 

ПРОЗОРЛИВОСТЬ И ПРОРОЧЕСТВО

 

Инок Фотий поведал мне тако о прозорливстве Иннокентия: «Пришел я, – говорил он, – посетить его, и когда сел, началась беседа с ним; между прочим вопросил меня он, глаголя: “Рцы мне, брате, что сотворю, да слезы и умиление стяжу, зане не всегда дух мой сокрушен есть и страх Божий во мне пребывает?” И отвещал я: “Ты ли не веси, отче мой, что сотворити?” И паки сказал Иннокентий ко мне: “От уст твоих хощу воспользоваться, того ради и вопрошаю тебя”. И отвещал я ему, говоря тако: “Помни смерть, ибо Писание говорит: “Помни последняя твоя (смерть, суд, ад и Царствие небесное) и вовеки не согрешишь”; от сего непременно родятся в тебе слезы умиления и страх Божий”.

Когда же отшел Иннокентий из кельи, яко на един час оставив меня во своей ложнице и молитвенной келье, я возбужден был духом и написать в келье его на каменной стене подле св. икон большими литерами “Momento mori”, т.е. “Помни умереть”. После сей надписи около 10 месяцев протекло до его отъезда в Пензу на святительский престол: в день же своего отъезда Иннокентий, яко предвидя будущее о мне, к тем словам “Momento mori” в черту написал сии слова: “Помни выехать из Петербурга” – и сказал мне: “Не забудь сии слова мои, а к чему оныя, когда придет время, познаешь”.

После написания “Momento mori” епископ Иоанн, в житии пребыв токмо год и пять месяцев, скончался с миром о Господе, а я, также после написания Иннокентием “Помни выехать из Петербурга” спустя год и пять месяцев, выехал в скудную обитель, гонимый от врагов».

 

ЧУДО, СОТВОРЕННОЕ ЧРЕЗ ИННОКЕНТИЯ

 

Человек некий, искусный в софистическом и риторическом мудровании, отступив от Бога, вознесся сердцем своим на Господа: исполнився гордости, по воле сердца своего учил и творил все в сей прелести вражией. Он говорил во уме своем: «Кто, яко же аз премудр? Мне даны уста и премудрость свыше, не аз ли духи зряй? Не во мне ли храм Духа Святаго? Гадания моя и смысления вся что ино, яко же не вести от Сиона? Ужели и аз не церковь Бога жива, когда сказал апостол по многим: Вы есте церкви Бога жива? Как может быть, чтобы не был Дух Святый и во мне, когда он есть везде сый и исполняяй вся? Камо пойду от Духа Твоего Святаго, и от лица Твоего камо бежу? И проч. Всюду под влиянием есмь Св. Духа! Всяк глас мой есть от гласа Божиего, во мне ко мне глаголющего. Боже и Господи везде сый и вся исполняяй! Глаголал еси ты мне в видении, и во мнении, и помазал ты меня елеем радости – паче причастник своих; безвестная и тайная явил ми еси; готово сердце мое к тебе, Боже! Воспою и пою тебя, яко же ведаю, могу и хощу: благослови душе моя Господа, и вся внутренняя имя святое Его. А ты, о сердце мое, расширися и умудрися – на премудрая; и к тебе, язык мой, глаголю, изострися на языки! Боже веков везде сый! Отверзу уста моя и наполнятся духа, и отрыгну слово тебе и воспою твоя чудеса». И потом к скопищу обращаясь своего единомыслия, рече: «Не сей ли есть храм Соломонов, его же созиждет и воссозиждет рука моя? Церковь Христианская небо ли земное! Аз на сие небо взыду: выше звезд сего неба поставлен престол моего учения и деяния; сяду на горах высоких – пророках и апостолах – и на всем учении св. возлягу, и буду подобен Вышнему». В сем духе лестчем, а не от Бога, сей отступник, предтеча Антихристов, сын беззакония, яд своего учения от сердца своего, яко от источника бездны, изливал во все умы и сердца, – и отступиша многие от Бога, льстецу веру емше и идоша во след нечестия Кореова, Дафанова и Авиронова, и в лести Валаамовы. Сгорая же ревностию по Бозе Вседержителю, Иннокентий послал иерея возвестить ему покаяние, говоря тако: «Иди и рцы тако: “Престани от злых твоих начинаний, покаяйся, аще ли преслушаешь слово тое, вскоре приидет на тебя гнев Божий и поразит тя, Господь дóндеже погубит тя”». Но как Писание говорит: «Нечестивый в глубину зол пришед, не радит», то и он не покаялся, и не обратися, и не смирися, но к тому же говорил, возносяся: «Кто есть Иннокентий и вси с ним? Они и во ученики мне не годятся». И порази его Господь Бог исступлением ума, и бежаше погрязнуть в море, но был спасен руками своих. Когда услышано было по сем горшее ожесточение его в нечестии и действии, паки ему посылается ино прещение возвестить чрез единого из его родных: «Иди и рцы тому, от него же ты ко мне послан еси: Аще не обратишися от грехов своих, поразит тя Господь неистовством, и слепотою, и исступлением ума, и будеши осязаяй в полудни, яко же осязает слепый во тьме, и не исправит путей твоих; и будеши в гадание, и притчу, и повесть во всех языцех, и приидут на тя вся клятвы сия и поженут тя, и постигнут тя, дóндеже потребят тя, яко не послушал еси гласа Господа Бога твоего, еже хранити заповеди Его и оправдания Его, елика заповеда тебе». Посем виде Бог, яко отступил от него сердцем человек той, предал его скорби: нападе на него дух лют, муча его, повергая долу, бия и сотрясая во свое время, даже до дне сего; зане не покаялся и не обратился к Богу увещаваем, но по воле сердца своего восхотел ходити.

 

БЕСЕДА И ПРЕДСКАЗАНИЕ О НОВОЙ РЕЛИГИИ

 

Учитель некий, грядый посетить Иннокентия, встретился с ним лишь токмо приходящим из града в келью свою, и вопросил Иннокентий сего учителя: «Знаешь ли где я был?» – «Ни, отче». И паки сказал Иннокентий: «Я был у неких князей иностранного исповедания, беседовал с ними о вере много, и они мне предлагали о соединении всех вер во едину, и особенно сказывали возможность прежде всего соединить лютеранское исповедание с восточным греко-российским; сказывали же и образ веры новой, коим можно соединить всех тех и других во едино исповедание. Видя и слыша лукавство сих князей, действо сатанино в сердцах их, я отказался от собеседования с ними навсегда; дивно, что уже во дни сии есть слуги и духи, в них же тайна беззакония деется, слывущая за святость ныне под видом очищенной религии и вновь рождающейся Церкви. В беседах, в книгах, в обществах новых времен говорится и чается о какой-то новой вере, новом учении, новых тайнах, новой Церкви, новом царствии духовном, о новой святости, о новом чаянии и о какой-то новой истинной любви, – о чем во Откровении совершенно умолчано. Ах брате! Едва ли то все новое, Откровением умолчанное, не есть явным призраком тайны беззакония и духа Антихристова. Но не преуспеют лукавии: безумие бо их явлено будет, яко же Ианния и Ямврия волхвов; Господь рече к Петру о его учении так: Ты еси Петр, и на сем камне созижду Церковь мою, и врата адова не одолеют ю. Дух же глаголет устами св. Кирилла так: “Иже церкви и причастия себе удаливше, врази Божии бывают и демонов друзи”. Да посрамятся ереси безБожных еретиков, да покрыется род неверных, да погибнет сонм иудеев, да заградятся нечестивая уста богоответников евреев, а с ними можем и мы чаять, что Господь во Свое время упразднит все беззаконие Своим Пришествием; погибнут нечестивии и не узрят славы Господней: един Господь, едина вера, едино Крещение; един Бог и Отец всех, Иже над всеми и через всех и во всех нас, а кроме нас верных несть ин Господь, несть ина вера истинная единая, и несть ино истинное Крещение едино». «Не дивися, – сказал отец, некогда о сем говоря, – не дивися, брате, что неверие под образом очищенной религии является: о сем предречено от св. апостола: Дух явственне глаголет: яко в последняя времена отступят нецыи от веры, внемлюще духовом лестчим и учением бесовским, в лицемерии лжесловесник сожженных своею совестию».

Не токмо вся сия сбудутся, но и будет скорбь горшая, якова же не бысть от начала мира, ниже имать быти: все сбудется во свое время, о чем рекоша уста Божия. Когда же инок Фотий противу обществ немирных сего рода, противу сынов очищенной религии, иначе сказать, развращенной, искаженной, ревнуя ревновал по Христе словом и делом, исторгая – или обличая плевелы вражии, то отец, жалея, дабы он зубами их не ят был и не впал в нечаянную скорбь, советовал в мире быть и молиться Господу паче, нежели ратовать иногда всуе против неверия, яко стены вавилонской, и тако пишет из Пензы к нему во епистолии: «О Возлюбленный Фотий! Ты еще первый посетил меня любовию твоею в Пензе; продолжи любовь ко Господу! Он соединит сердца наши, несмотря на далекое расстояние места. Продолжи очищение сердца, столь милого сердцу моему! Не вдавайся в прения, моли Господа Миротворца умирить прежде нас самих, наши чувства, нашу жизнь, наших ближних – окружающих нас, тогда умиряться начнут и дальния, умирятся и общества немирные, умирятся и Церкви, раздорами раздираемые. И что наши с тобою усилия – если не усилия напряженной руки младенца сдвигнуть стену, состроенную многими веками, строимую многими миллионами, поддерживаемую сильными подпорами, хотя, впрочем, стену вавилонскую. Принесем благодарение Господу, что доселе терпит грехам нашим: и нас вразумляет искать пути истинного, учиться оправданиям Его».

 

БЕСЕДА И ПРЕДСКАЗАНИЕ ОБ УЧЕНИИ, О ФИЛОСОФИИ И ПИСАНИЯХ НОВОГО ДУХА ВРАЖИЯ

 

«Незадолго пред отъездом епископа Иннокентия из престольного града во град Пензу на святительский престол, – говорит списатель жития сего, – пришел я к нему поутру. Целовав его, сел послушати его, что скажет, и вопросил он меня: “Читал ли ты оную книжицу – систему философскую новейшего времени, кою я держу в руках моих?” И отвечал я ему: “Ни, отче, да опасаюсь зело и читать новейшего времени философий, каковы суть многие ныне, дабы сокровенным и явным ядом учения их не погубить душу мою”. Посем сказал отец: “Слез не достанет у здравомыслящего не токмо христианина, но и у всякого любомудра и доброго человека оплакивать раны, кои сия нечестивая и совершенно бесова философия может соделать в умах и сердцах, если токмо будет чтима и преподаваема в школах: мне она прислана на рассмотрение, дабы я одобрил оную в ученых местах преподавать”. И читал во услышание мне из нея многие софизмы и мудрования совершенно сатанинские, нездравые, нечестивые, дерзкие, хульные, вольные противу Бога, веры Христовой и Духа Святаго, против Церкви и всех Святых Таинств и преданий, противу властей и всякой истины. Вот нечестивое явление плоти и крови, говорил отец. Сей суемудр так зле мудрствует от брожения и кружения своея головы,что содрогается душа от единого чтения сей книжицы: и ныне не одна сия философия в свет вышла, но тьмы тем подобных писаний вражиих со дня на день являются. Злато и сребро и человекоугодие всему двери отверзает. Такового рода нечестивые писания суть “Победная повесть” Штиллинга, “Приключения по смерти”, “Тоска по отчизне”, “Угроз световостоков”, “Путь ко Христу” Якова Бема, “Таинство креста”, история об ордене Иоанна Иерусалимского, “Брань духовная”, “О внутреннем мире”, “Путешествие Анахарсиса”; а горький яд “Христианской и Божественной философии”, яко мед лижут прельщенные сыны века сего. Надивиться же не можно, колико заблуждают, когда видим, что купуют кривое, мрачное и злое зеркало адского внутреннего человека и зряся в оное, мнят узреть пятна грехов своих в душе и в сердце? Бес зрит в себе смрад и тьму, но очищается ли, кается ли и делается ли лучше? Убо от демонского духа изображенное зеркало внутреннего человека и с мольбами ко Христу что ино есть, разве чарование и нечистота? Вот тьма учения и действа! Для вящшей прелести тьма сия усеяна блестками света Божия, яко же тьма нощная блистаниями звезд. Она исполнена текстами Св. Писания. О лукавство! Сатана, Господа дерзая искушать, для своей тайной злой цели мешал в свои слова, – слова писания, глаголя: писано бо есть: Ангелом своим заповесть сохранити тя и проч. – то дивно ли, что нас покушается прельщать, губить и в своих бесовских книгах демон под видом приводимых словес Св. Писания? В писаниях такового рода мудрость – безумство, спасение – пагуба, дух Христов где сказуется, вражий есть; учение – ложное; вера – неверие, благочестие есть нечестие, свет – тьма; сладость – горесть; Царствие – геенна: и все есть воля злая, а не воля свыше от Бога, ибо втайне или въяве, везде или инде, но наблюдается цель вражия, как, например, в св. Евангелии глаголется о вечной муке, а в победной книге и иных новейшего духа конец полагается мучению и чается спасение диавола и аггелов его вопреки сему догмату: Идите от Мене проклятии в огнь вечный, уготованный диаволу и аггелом его. В Символе Веры исповедуем: И паки грядущего со славою судити живым и мертвым, Егоже Царствию не будет конца, а в победной повести и иных вещается, что аки бы еще грядет Господь царствовать на тысящу лет на земли. Вот ересь, но не новая, а древняя – Оригена злоумного, как проклята на Пятом Вселенском Соборе. В Писании речеся, что о дни и часе, о временах и летах никто же весть, ни Ангели небеснии, т.е. когда, в кий год и век наступит Пришествие Господне, а в победной повести и в “Сионском вестнике” лепещет дух демона, что аки бы грядет в 1836 году; или – вообразите вси здравомыслящии! – многоженство, любодеяние, прелюбодеяния и рождение чад от наложниц не есть ли беззаконие и гнусность пред Богом, а в книге под названием “Божественная философия” все то и иное, тьмами тем горшее, мнится быть Божественное таинство и благословение особенное Божие. В предисловии тояж книги написано, что аки бы юрод бесов – сочинитель ея – так светом бывал осияваем свыше, что дабы отгнать оную на время от себя, должен был карты перебирать и в оные играть: может ли наскучить свет Божественный когда-либо, кроме света бесова, коего так же духа есть подъять на себя орудие смертное к убийству для перерезывания гортани, как не сатаны – но о сем же с похвалою в предисловии же тоя же книжицы скверный лепещет издатель. И гибнущие сыны века сего, плоть и кровь, не могут познать, что бесова духа книга “Божественная философия” по своей сущности, но по единому прелестному наименованию, яко новое драгое учение чтут и испытуют. В ней пишется многое новое, Откровением умолчанное, что все есть явное знамение духа Антихристова, а не Божия: также на что походят бредни и сказки о чудодейственной силе магнетизма, в “Сионском вестнике” вещаемые? Вот книги нового духа, кои, яко гадины ядовитые, пестротою и пригожеством украшены будучи, почтены названиями прелестными, честными, и святыми, и духовными. Се жало змиево! Се яд его! Се пестрота лукавства. Или мнит ли кто от прикосновения к сей плоти змия адского неповрежден быть, или Бога не прогневлять; мнит ли кто, что сия тьма, беззаконие и велиар, и идолы имеют общение ко свету, правде, Христу и Церкви? Кое общение свету ко тьме? – глаголет св. апостол Павел. – Правде к беззаконию? Христови с велиаром, Церкви со идолами? А о роде другого греховного учения, как то: комедий, трагедий, романов, басней и тому подобных нелепо есть и глаголати, студа ради великого и явного бесстрашия. Когда Церковь Божия оглашается пениями и песньми духовными, тогда плоть и кровь заседает в театрах и ложах и все то за драгую цену купуют; в казнохранилище Христово и богатые двух лепт не хотят, подобно вдовице евангельской, положить. Вот мрак из ущелий запада и юга возникший и рассеявшийся по небосклону Восточной Церкви! Сие то внушая, блаженный отец некогда открыто поучал на кафедре церковной, тако глаголя: “Вникая в различные произведения высоких умов века сего, нам бояться должно. Слушайте! Не о нашем ли времени сказано: В последняя времена отступят нецыи от веры, внемлюще духовом лестчим и учением бесовским, в лицемерии лжесловесник сожженных своею совестию; дух лестчий, как ангел тьмы, преобразующийся во Ангела светлого, неприметно уловляет неопытность нашу правилами превосходными, тонкими, высокими. Его учение кажется Божественным, только не основано на воле Божией. Довольный признак сего духа есть то, что он открывает новое, Откровением умолчанное, силится изъяснить непостижимое. Всякий дух есть Антихристов, который не есть Божий”. Вот о чем были проливаемы слезы учителя Церкви, пастыря доброго, епископа Иннокентия».

 

ПРИЧИНА ИЗГНАНИЯ И ПОСВЯЩЕНИЯ ВО ЕПИСКОПА В ПЕНЗУ И САРАТОВ

 

Вина нечаянного посвящения его на престол святительский в Пензу, или, иначе сказать, причина его удаления из царствующего града была такова. Болярин Евстафий Станевич, крепок муж и мудр сый, ополчился на нечестивых вольнодумцев и составил книгу под названием «Беседы над гробом младенца о бессмертии души», в коей, обличая заблуждения века сего, особенно противу Божественной и христианской философии – написал хульная. Иннокентий, яко цензор, не видя в ней противного Писанию и Церкви, и наипаче зря многие стрелы в зловерие, одобрил, подписав, напечатать. Воины князя тьмы, ратники злобы поднебесной, видя стрелы на свое злочестие и бояся постыдиться, обратили роги силы своея избости как на Иннокентия, так и на всех тех, кои искренние были ему: лукавии человецы преуспели, и праведный муж, учитель истины оглаголан был. Рука сильных, могущих защитить его, ничего не действовала страха или человекоугодия ради. Яко под пеплом искра мщения злодейского крылась до времени удобного. Наконец вдруг последовало определение быть ему в Уфе епископом, но судьбами Божиими посвящен быть удостоился в Пензу и Саратов.

 

Последняя беседа в полунощи и предсказание

 

«Пришед к нему в сей день посвящения его на епископский престол, был я с ним, беседуя, до полунощи, – так поведал мне инок некий, – и дерзнул вопросить его, глаголя: “Владыко святый! Не скорбит ли душа твоя, что ты грядешь в Пензу на святительский престол (ибо в день посвящения его во архиереи веселящуся его сердцу от исполнения радости духовной, лице его цвело тихостию, умилением и благоговением; и какой-то приятный цвет и вид в нем зрелся и чувствовался быть)?” Отвещавая мне, он, воззрев к Богу на небо, прижав одну руку к сердцу своему, сказал: “О! Боже! Как я могу быть недоволен даром твоея Божественныя благодати? Аз есмь раб худый, и ты почтил меня быть архиереем – сим святейшим саном. Буди Господи милость твоя на мне вовеки! Да будут токмо очи твои на меня отверсты во вся дни, а прочая вся, яко же изволися тебе, Господи, Отче небесе и земли, тако и буди!” Посем от исполнения в себе радости духовныя воспел со мною песнь сию Пресвятой Деве Богородице: Совет Превечный открывая Тебе, Отроковице, Гавриил предста, тебе лобзая и вещая: радуйся… и проч.

Кончив сей стих, сказал со вздохом: “Брате, может быть, уже вскоре грядет час, в который жених души моея Господь Иисус Христос благоволит пояти душу мою из убогого моего тела к себе, но, увы, скрыто сие от очей моих! Скажи ми, Господи, кончину мою и число дней моих, кое есть, да разумею, что лишаюся аз. Господи! Прежде даже до конца не погибну, спаси мя. Если бы я ведал час мой, бдел бы убо в молении непрестанном”. И тотчас воспел со мною вкупе: Се Жених грядет в полунощи и блажен раб его же обрящет бдяща и проч. до конца. Наконец, возведя очи свои горе, исполненные радостных слез, со страхом и трепетом в восторге начал петь умиленным и сладостным гласом: Чертог твой вижду, Спасе мой, украшенный, и одежды не имам да вниду в онь: просвети одеяние души моея, Светодавче, и спаси мя. По сем пении вшед в клеть свою молитвенную по сотворении молитвы, возлег на одр почить мало, ибо было близ уже утро».

 

Отъезд в Пензу, болезнь в Москве и пребывание в Пензе

 

После сего немного времени спустя настал час его удаления из царствующего града: время же было к вечеру. Князья, боляре, архимандриты, иереи, мирские и духовные, отроки и мужи толпами окружали его. Выходя в путь из кельи своей, во услышание всем сотворив молитву к Богу и отпуст, лобзал много всех, а особенно некоего князя и со многими слезами всем подавши прощение, целование и благословение, выходил в путь. И даруя двум из предстоящих духовным человекам вещи, как все отдал и не оставил ничего тогда в память любви своей дать иноку, бдевшему с ним в нощи, обращаяся к Богу, сказал: «А тебе, о брат возлюбленный, благословение Божие». Поклонився до земли, инок той радовался, что его не земным коим-либо благословением благословили, но небесным, и возмутився дух его от жалости, так его тронул и поразил, что, рыдая, взывал он к Иннокентию тако: «Прости, владыко святый! Прости отец и наставник мой пресладкий! Едва ли я тебя еще узрю на сей земли; верую же, что если не здесь, то на Страшном Суде Христовом увидим друг друга. Прости, отец мой! Господь с тобою, благослови меня, и когда в милости будешь у Господа на небеси, поминай меня!» – и тотчас скрылся от очей всех сопровождающих его, быстро теча на конях. В сем пути он близ Твери впал в немощь; достигнув Москвы, одержим уже был болезнию; поспешив по указу посвятить Феофила архимандрита во епископа и посвящая в холодном большом соборе, усугубил болезнь свою и возлег на одр болезни, в коей около трех месяцев был, страдая, в Москве. Хотя несовершенно, но уврачевався от болезни, поспешно прибыл во град Пензу на свой престол святительской, где непрестанно занимался делами епаршескими, не оставляя всячески и творить дела Христовы, милости суда и правды. Восхотел немедленно обозреть город Саратов, в который приехавши, тотчас заболел, а посему поспешно возвратился паки в Пензу, где возлег на одр болезни, с коего и не вставал до самой смерти. Занимался непрестанно делами своими по долгу пастырскому и по жизни. Угодить Господу не выходило из очей его никогда. От болезней так он был сух телом, что кроме костей, единой кожей покрытых, как будто ничего не было на нем. За несколько дней до смерти он, нашед человека по сердцу своему, повелел читать псалмы Давыдовы вслух, где в келье сам всегда занимался, сидя, стоя или лежа на одре.

 

Видение перед смертию и смерть

 

При наступании дня его кончины, в последнюю полунощь со страхом и трепетом воспрянув от дремания, воззвал к себе человека приближенного (на его же руках после имел главу и скончался) и со удивлением сказал к нему: «Послушай, брате, что я видел в дремании, и как ты думаешь, что это значит? Видел я, что аки бы отверзлись небеса и два юноши в белых ризах, слетев с высоты небесныя, осияваемы светом, предстали предо мною, прелюбезно имея очи, на меня взирающии, взяли меня, такого слабого и немощного, и вознесли на небеса с собою. Вострепетало мое сердце от видения радости неизреченныя тамо: и лишь токмо начал вкушать сладость утешения, я воспрянул от дремания моего». Человек же той, послушая сего и удивляяся видению его, молчал, в сердце своем слагая, что юноши два, конечно, суть Ангели Божии, посланные с небес к нему на одр возвестить как скорое разлучение души с плотию, тако и принесение имущее быть оныя к Богу на небеса, в жилище покоя и радости. Что все предвидя и предчувствуя духом, совершенно приуготовился он к скорому отшествию из мира в покой вечный, и даже елеем освятился и помазался, всего себя посвящая в жертву Богу. По прошествии же дня, в вечер десятого числа октября тысяща восемьсот девятнадцатого года, около шести часов, во время чтения псалма Давидова[1] Внуши, Боже, молитву мою и не презри моления моего. Вонми ми и услыши мя: возскорбех во искушении моем и смятохся от гласа вражия и от стужания грешнича, яко уклониша на мя беззаконие и во гневе враждоваху ми, когда же медленно чтомые слова были сказаны от чтеца в стихе 17-м – «Аз к Богу воззвах, и Господь услыша мя» – капли слез выкатились из очей его, а как на конец сказано было окончание псалма Аз же, Господи, уповаю на тя – он заснул с миром, предав дух свой в руце Божии. И тако небесный странник на земли Иннокентий епископ, всегда проповедуя о небесах и о Царствии всем всюду, отшел наконец сам на небеса с твердым упованием о наследовании Царствия Божия. Всякого рода, и пола, и звания люди, почитая честное тело, лежащее в церкви, толпами приходили и целовали. В час же погребения и надгробного слова ничего нельзя было видеть, кроме слез, и слышать кроме вздохов и плача: все о нем возносили молитвы ко Господу, все сопровождали в недра земли тело его слезными очами; его тело погребено в приделе собора, устроенном во имя Казанския Божия Матери, в том самом месте, над которым утвержден престол[2]. Память его столько уважается по смерти его в Пензе, что доселе со дня кончины его не проходит дня, дабы не совершались надгробные моления над его телом.

 

Известие в С.-Петербурге о смерти Иннокентия

 

Когда весть о кончине блаженного Иннокентия пришла в царствующий град Санкт-Петербург, то инок некий, быв много знаем и возлюблен Иннокентию, скорбел, плача и рыдая о скорой кончине его, творил же молитвы и моления о нем во дни и в нощи, приносил бескровные жертвы Богу о упокоении души его по смерти, молился же Богу непрестанно, дабы открыл Бог, где душа епископа Иннокентия по кончине находится: в покое ли и радости или в скорби? Для того о сем инок Богу молился, что имел с ним единую веру, едино чаяние, и любовь о Христе, то и положил на сердце своем так, что «если откроет Господь Бог, что душа Иннокентия находится по кончине в покое и радости, то буду ревностнее держаться и крепче до смерти всего священного, что содержал он и чему меня всегда поучал; и если в скорби душа Иннокентия находится, то буду, ревнуя по вере Христовой, крепче и паче других заблуждений и соблазнов настоящего времени, а особенно противу полчищ зловерия и вольномыслия, против чего, крепко блаженный отец ратуя, много потерпел скорби». И уже отчаявался получить желаемое от Бога, не получая почти чрез двадесять дний моляся. Наконец в сороковой день по кончине Иннокентия инок той совершил пред Богом бескровную жертву о нем, в вечер же глубок сотворил молитвы ко Господу о упокоении души преставльшегося, лишь возлег на одр жесток древяный почить мало, и бысть яко чрез пять часов видение таково.

 

Видение, бывшее иноку об Иннокентии по кончине его

 

«Видел я себя, – поведал мне инок той, – стояща на пути, лежащем от запада на восток. Бысть же путь той зело добр, и бысть день, яко же день сей; сияло солнце во всей силе своей, яко в полдни, в верх главы моея с десной страны, пресладкое, восхитительное, неизреченное утешение, услаждение и радование тем творя на сердце мое, на все тело и на вся внутренняя и внешняя моя части. Я же лицем стоял на пути к востоку солнца и чаял чего-то видеть весьма желаемого. Под солнцем же сияющим, когда я воззрел на оное от несказанного услаждения, вижду лучи от небеси до земли ко мне сияющие, и по всей тверди от сияния зрелося, аки дыхание некое воздуха или тиха ветра, в подобие вони ароматной и фимиама благовонного. Все это так услаждало, всего меня объявши, что сердце мое бысть яко воск, тая от благоговения к Богу. Стоя же на пути и зря лицем к востоку солнца, дивился пречудной доброте видения и веселился духом, зря то горе, то долу, то окрест себя по странам, и говорил в себе: “Что сие есть? Где я ныне? К чему путь и вся благая сия устроена? Кому уготовано идти по сему пути?” И никто же не зрелся грядый по нем. Безмолвие и тишина была велия, и к тому явися по обе страны пути, аки поле пространно, кругообразно, гладко и исполнено всяких добротных зелий; окрест же поля зрелися несколько возвышенная аки бы горе, дубравы древесныя доброты неизреченныя; и говорил я в себе паки: “Кому уготовано идти по сему пути?” И абие явилися благообразные лики, яко людей многих, выше дубрав древесных стоящие на воздухе, который зрелся, яко дуга небесная, и слышался глас многих людей, яко глас единаго, глаголющий токмо об Иннокентии, епископе Пензенском. Возрадовался я, услышав о нем глаголы, и воззвал велегласно к ликам, на воздухе стоящим: “Кто есте вы? Если вы Христовы воистину и знаете что-либо об Иннокентии, епископе Пензенском, молю вас, поведайте мне о нем истину. Весть пришла, что он аки бы умер: того ради я много скорблю о нем и плачу. Молю вас, о избранные Божии, рцыте мне, умер ли он или ни?” И тотчас слышан был глас многих, яко глас един глаголющий: “Не умер Иннокентий, но жив есть, да и како он может умереть?” Я же, помышляя, говорил в себе: “Вси люди умирают, то возможно ли, чтобы и он не умер?” – и паки глас слышался, вещающий мне: “Что сумнишися? Вера и дела его добрыя соделали его таким, что не умер, а жив есть”. По сем изумился я, говоря в себе: “Как же смели люди слух пронести, что он умер?” И паки глас бысть ко мне: “Во уверение, что он жив есть, по сему пути грядет он во град св. Петра, и ты тамо его узришь жива” – и абие восхитил меня дух и поставил, аки бы в некоем превеликолепном граде святом, и во святой обители некоей. Я поспешно притек аки бы в место пребывания Иннокентия и узрел его тамо стояща. От радости весь я заливался слезами, громко рыдая: падал ему в ноги, целуя оные, он же, объемля меня, восставил от земли и сказал мне: “Почто ты много рыдаешь о мне? Твои слезы не дают мне покоя. Чадо, я утомился от труда и занятий, хощу почить на малое время: молю же тебя, не плачи, но молися о мне. Добро мне здесь быть, и в покое я есмь”. Почему я ему сказал, моляся: “Отче! Пойми и меня с собою, не остави меня сираго, мне нерадостно здесь без тебя, с тобою же мне благо везде”. Он же претя мне сказал: “Престани, молю тя. О как ты мне покоя не даешь! Я не могу теперь тебя к себе взять, и притом не время тебе быть со мною: ты еще нужен на земли. После же, когда угодно будет Господу, не замедлишь и ты ко мне приитти. На время вот тебе утешение и благословение мое”, – указуя аки бы в угол кельи своея, сказал, где видел я стоящии три св. иконы: Распятие Господне, Образ Нерукотворенный и икону Пресвятыя Богородицы, кои были осенены фимиамом благовонным, яко кадильным. По сем явися колесница дивная и кони быстрые, яко стрелы: пришед дух, восхитил Иннокентия от меня, всадив на колесницу, потек яко молния на восток солнца. Я же обрелся седяй, аки бы пред иконою Тайныя Вечери Христовы моляйся, и скорбь о том, что видел блаженного отца моего, но не видел и не вопросил у него, где место его и покой его. И абие узрел я по правую страну себя на воздухе стоящих двух юношей в прозрачных видах, кои говорили между собою так: “Сей инок хощет видеть, где место и покой его отца Иннокентия: явим убо ему”. И явися абие с cловом сим, яко стена некая крепка, велика и высока окрест некоего места, яко селения и сада: в стене же прямо лица моего явися узкий и тесный вход внутрь сквозь стену – в селение и в сад пречудной доброты. Вход же бысть як огнен, светел, и исходила от него сладость несказанная, як благоухание аромат, и, проходя внутрь меня, неизреченно радовала меня: от того согреяся сердце мое, и во всей плоти моей аки огнь возгореся. Весь был я, предстоя и моляся к Богу, в благоговении и радовании, вкушая яко сладость рая Божия, и говорил, в себе я видя тесноту, но доброту входа вратного в сад дивный: “Непросто должно быть место сие, но верно Божие есть, и яко рай сладости есть, но ах! – как трудно внити в оные узкие врата! Чудно, что иного входа туда нет нигде”. И воззвал я к юношам явльшимся, глаголя: “Кто живет внутрь за стеною сею? Чьи тамо селения?” И бысть глас глаголющий: “Тамо обители святых[3]. Тамо живет Василий Великий, Григорий Богослов, Иоанн Златоуст, Николай Чудотворец, Антоний Великий, св. Андрей Юродивый и Симеон Столпник (может быть, потому имена святых сих, а не иных сказаны, что Иннокентий особенно всегда часто поведал житие сих святых угодников), тамо же есть уготовано и место Иннокентию, токмо он еще ныне не тамо, а вскоре приидет туда. Малое время он пребудет на земле. Изумился я, сие слыша об Иннокентии, и говорил я в себе, рассуждая: “Како может быть Иннокентий вместе с сими святыми в покое и радости и в животе вечном? Весьма сумневаюсь в том: знаю, что он был добрый и правоверен пастырь, но чтобы он был вместе с великими святыми в селениях Божиих, я не могу никак сему веровати. Его житие мне весьма известно и было не яко же святых тех”. И препирался я о том всячески с отроками, явльшимися мне, и паки бысть мне глас глаголяй свыше: “Что ты сумневаешься и препираеши благодать Божию? Ин есть суд Божий и ин человеческий: можешь ли ты ведать благая вся верных и избранных Божиих, или (всякого) какое-либо сердце из человек, и вся тайная, благая или злая? Господь благ и милостив: будет же время, что есть ли кто в малом потрудится, понесет и претерпит что-либо имени ради Христова, то с великими святыми в покое и радости вчинен будет”. И нападе свыше дух на меня, и я уверился о всем и что душа Иннокентия в животе вечном, в покое и радости находится по разлучении с телом. Воспрянув же я от дремания, возрадовался радостию велию, что Господь услышал мольбу мою об Иннокентии и явил мне волю свою о нем по кончине его. Восстав от одра, принес утреннее моление Господу, Ему же Отцу и Сыну и Святому Духу буди честь, слава и поклонение ныне и присно и во веки веков, аминь».

 

Откровение об Иннокентии епископе и видение Отенского монастыря игумену Никону

 

Сей игумен Никон, боголюбив человек, но по диавольскому внушению видя попечение Бога ради от некоей знаменитой великородной праведной девицы, оказанное в болезни Иннокентию, соблазнялся и любовь истинно Христову в девице вменял быти нечистую; и некогда пришед к архимандриту Фотию, всячески утверждал, что не токмо нечистая любовь была у девицы праведной к страдальцу Иннокентию по вере, но и утверждал, что аки б и от падения греховного едва ли чисты оба были.

И в таком мнении вражием помянутый игумен пребыл три лета: и когда архимандрит Фотий вразумлял его, он не хотел и слушать совета его о Господе, и яко духовный старец отец архимандрит Фотий сокровенно и намеками давал Никону знать, что сия девица подражает святой девице Евпраксии, есть чиста и непорочна от чрева матерняго, и что житие строгое ведет в бдении, в пощении и молении, и, удручая плоть свою, облекается она иногда и во власяницу, и воистину есть девица преподобна по всему и чиста. Иннокентий же епископ есть исповедник Христов, гонимый за ревность по вере и того ради в болезни сый. И как не можно было вразумить Никона о том, Господь, прославляяй раба своего Иннокентия и любовь Христову в девице, тако открыл игумену Никону. Тысяща восемьсот двадесять второго года месяца ноября седмаго дня пришед Никон ко архимандриту Фотию и со слезами поведав, говорил тако: «Прости меня, Господа ради, о авва, прости, согрешил аз окаянный: диавол меня подвиг возмечтать о преподобных чистых своих сосудах непреподобно и неправедно; прости, молю тя, и помолись о мне ко Господу, да не вменит мне в грех мой». И нача Никон Фотию кланяться. Фотий же вопросил его глаголя: «Отчего ты, брате, тако скоро переменился в мыслях своих об Иннокентии?» И отвечал Никон, глаголя: «Господь меня Сам в разум привел об сем: назад тому дней шесть в нощи спя, я видел видение таковое. Видел я аки б лето, и солнце зело сияет и греет, и бых я в прекрасном и пречудном неком храме Божием, и бых по нему, никого не видел, помнил в сердце, кто живет или, по крайней мере, есть в сем храме, и как пришел к святому алтарю, в оном пред престолом Господним предстояй епископ Иннокентий, простерши руце к Богу горе, зря и глаголя: “Господи, Иже Пресвятаго Твоего Духа в третий час апостолом твоим ниспославый, того, Благий, не отыми от нас, но обнови нас молящихся Тебе”. И падал на землю Иннокентий, и кланяяся, говорил Иннокентий, моляся: “Сердце чисто созижди во мне, Боже, и дух прав обнови во утробе моей; не отвержи мене от лица Твоего и Духа Твоего Святаго не отыми от Мене”. Одет же был в ризы архиерейские светлые, и лице его было зело светло, и алтарь весь был наполнен благоухания Божественнаго. И когда восстал от сна, обрел сердце мое трепещущее в радости, и умом преложився, уверовал, что не точию епископ Иннокентий чист, преподобен архиерей, но и девица благодеевшая ему о Христе, непорочна, чиста и праведна; мне же подобает молиться, дабы иметь сердце чисто и дух прав во утробе моей, и дабы не отверг меня Господь от лица Своего, и Духа Святого не отнял от Мене, коего всего оскудение во мне было виною моего нечистого мечтания, и о чем видел молящего Иннокентия о мне, и служение, и жертву Христу Богу. И всего не могу объявить, о авво, что чувствовал внутрь блаженнаго Иннокентия, раба своего святаго». Сие, пришед, сам игумен Никон поведал архимандриту Фотию, который в память и в научение другим предал писанию на сей хартии. Слава Богу, вразумляющему нас всех грешных и прославляющему рабов Своих верных и избранных И многа ина чудеса о Христе сотворив и люди удивив, торжествовати устроил еси вопиющия: «Слава Богу прославляющему святыя Своя!»

 

Источник: Борьба за веру. Против масонов / Архимандрит Фотий (Спасский) ; [сост. предисл. и примеч. В. Улыбин]. — Москва : Ин-т русской цивилизации, 2010. — 394, [2] с. — (Русское сопротивление). ISBN 978-5-902725-42-8

По материалам сайта: https://azbyka.ru/otechnik/Fotij_Spasskij/borba-za-veru-protiv-masonov/1

________________________________________________________________________

[1] Псалом от стиха 1-го до конца. – Прим авт.

[2] Место погребения. – Прим.

[3] Место покоя епископа Иннокентия. – Прим. авт.

 

Преподобный Амвросий Оптинский

Дни памяти

10 июля — Обретение мощей

10 августа — Собор Тамбовских святых

23 сентября — Собор Липецких святых

23 октября

24 октября — Собор всех святых, в Оптиной пустыни просиявших

 

Прп. Амвросий Оптинский (1812-1891) ‒ великий русский старец, святость и богоугодность жития которого Бог засвидетельствовал многими чудесами. Родившись в семье пономаря, он после тяжелой болезни исполнил обет и поступил в Оптину пустынь (1839 г.). Несмотря на постоянные недуги, стал преемником старцев Льва и Макария. Соединяя духовную мудрость с простотой и юмором, окормлял людей всех сословий. Основал Шамординскую женскую обитель. Скончался в 1891 г. Канонизирован в 1988 г.

 

Великий Оптинский старец иеросхимонах Амвросий родился, как принято считать, в день памяти святого Александра Невского 23 ноября 1812 года в селе Большая Липовица Тамбовской губернии в семье пономаря Михаила Федоровича, отец которого был священник. «В какое число было мое рождение, – вспоминал впоследствии старец, – не помнила и сама матушка, потому что в тот самый день, как я родился, к деду в дом, где тогда жила моя мать, съехалось много гостей (дед мой был благочинным), так что мать мою должны были выпроводить вон, и она в этой суматохе и запамятовала, в какое именно число я родился. Должно полагать, что это было около 23 ноября». И, говоря об обстоятельствах своего рождения, отец Амвросий любил пошутить: «Как на людях родился, так все на людях и живу». При крещении новорожденному дано было имя Александр в честь святого благоверного князя.

В детстве Александр был очень бойкий, веселый и смышленый мальчик. По обычаю того времени учился он читать по славянскому букварю, Часослову и Псалтири. Каждый праздник он вместе с отцом пел и читал на клиросе. Он никогда не видал и не слышал ничего худого, так как воспитывался в строго церковной и религиозной среде.

Когда мальчику исполнилось 12 лет, родители определили его в первый класс Тамбовского духовного училища, по окончании которого в 1830 году он поступил в Тамбовскую духовную семинарию. И в училище, и в семинарии, благодаря своем богатым способностям, Александр Гренков учился очень хорошо. «Гренков мало занимается, – говорил его товарищ по семинарии, – а придет в класс, станет отвечать, точно как по писанному, лучше всех». Обладая от природы веселым и живым нравом, он всегда был душой общества молодых людей. В семинарии любимым занятием Александра было изучение Св. Писания, богословских, исторических и словесных наук. И поэтому ему никогда и в голову не приходила мысль о монастыре, хотя некоторые и предрекли ему об этом. За год до окончания он тяжко заболел. Надежды на поправление почти не было, и он дал обет в случае выздоровления пойти в монастырь.

Целый год семинарской жизни, проведенной им в кругу веселого общества молодых товарищей, не мог не ослабить его ревности к монашеству, так что и по окончании семинарского курса он не сразу решился поступить в монастырь. Полтора года пробыл Александр Михайлович в помещичьем доме. А в 1838 году освободилось место наставника духовного училища в г. Липецке, и он занял эту должность.

Но, часто вспоминая о данном обете идти в монастырь, он всегда чувствовал угрызение совести. Вот как сам старец рассказывал об этом периоде своей жизни: «После выздоровления я целых четыре года все жался, не решался сразу покончить с миром, а продолжал по-прежнему посещать знакомых и не оставлять своей словоохотливости… Придешь домой – на душе неспокойно; и думаешь: ну, теперь уже все кончено навсегда – совсем перестану болтать. Смотришь, опять позвали в гости и опять наболтаешь. И так я мучился целых четыре года». Для облегчения душевного он стал по ночам уединяться и молиться, но это вызвало насмешки товарищей. Тогда он стал уходить молиться на чердак, а потом за город в лес. Так приближалась его развязка с миром.

Летом 1839 года по дороге на богомолье в Троице-Сергиеву лавру Александр Михайлович вместе с другом своим П. С. Покровским заехали в Троекурово к известному затворнику о. Илариону. Святой подвижник принял молодых людей отечески и дал Александру Михайловичу вполне определенное указание: «Иди в Оптину, ты там нужен». У гробницы преподобного Сергия, в горячей молитве испрашивая благословения на новую жизнь, он в своем решении оставить мир ощутил предчувствие какого-то громадного захватывающего счастья. Но, вернувшись в Липецк, Александр Михайлович продолжал, по его словам, еще «жаться». Случилось же, что после одного вечера в гостях, на котором он особенно смешил всех присутствующих, его воображению представился его обет, данный Богу, вспомнилось ему горение духа в Троицкой лавре, прежние долгие молитвы, воздыхания и слезы, определение Божие, переданное через о. Илариона, и наряду с этим он почувствовал несостоятельность и шаткость всех намерений. Наутро решимость на этот раз твердо созрела. Опасаясь же, что уговоры родных и знакомых поколеблют его, решил бежать в Оптину тайно от всех, не испросив даже разрешения епархиального начальства. Будучи уже в Оптиной, он доложил о своем намерении Тамбовскому архиерею.

8 октября 1839 года, прибыв в Оптину, Александр Михайлович застал при жизни самый цвет ее монашества – таких ее столпов, как игумена Моисея, старцев Льва (Леонида) и Макария. Начальником скита был равный им по духовной высоте иеросхимонах Антоний, брат о. Моисея, подвижник и прозорливец. Вообще все иночество под руководством старцев носило на себе отпечаток духовных добродетелей; простота (нелукавство), кротость и смирение были отличительными признаками Оптинского монашества. Младшая братия старалась всячески смиряться, не только перед старшими, но и перед равными, даже боясь взглядом оскорбить другого и при малейшем поводе немедленно просили друг у друга прощения. В такой высокого духовного уровня монашеской среде оказался новоприбывший молодой Гренков.

Александр Михайлович имел такие черты характера, как чрезмерную живость, сметливость, остроумие, общительность, обладал способностью все схватывать на лету. Это была сильная, творческая, богатая натура. Впоследствии все эти качества, составлявшие его сущность, не исчезли в нем, но по мере его духовного возрастания преображались, одухотворялись, проникались Божией благодатью, давая ему возможность, подобно апостолу, стать «всем вся», чтобы приобрести многих.

Духовный руководитель Оптинской братии старец схиархимандрит Лев с любовью принял Александра Михайловича и благословил предварительно пожить на монастырском гостином дворе. Живя в гостинице, он ежедневно посещал старца, слушал его наставления, а в свободное время, по его поручению, переводил рукопись «Грешных спасение» с новогреческого языка.

Полгода шла канцелярская переписка с епархиальными властями по поводу его исчезновения. Только 2 апреля 1840 г. последовал указ Калужской духовной консистории об определении Александра Михайловича Гренкова в число братства, и вскоре за тем он был одет в монашеское платье.

В монастыре он был некоторое время келейником старца Льва и чтецом (т. е. вычитывал в положенное время для старца молитвенные правила, так как старец, по слабости сил телесных, не мог ходить в храм Божий). Отношения его к старцу были самые искренние. Почему и старец со своей стороны относился к послушнику Александру с особенной, нежно отеческой любовью, называя его Сашей.

В ноябре 1840 года Александра Гренкова перевели из монастыря в скит, где он был под ближайшим руководством старца Макария. Но и оттуда новоначальный послушник не переставал ходить к старцу Льву в монастырь для назидания.

В скиту он был помощником повара целый год. Ему часто приходилось по службе приходить к старцу Макарию: то благословляться относительно кушаний, то ударять к трапезе, то по иным поводам. При этом он имел возможность сказать старцу о своем душевном состоянии и получить мудрые советы, как поступить в искусительных случаях. Цель была: чтобы не искушение побеждало человека, а чтобы человек побеждал искушение.

На закате дней своей труднической богоугодной жизни старец о. Лев, прозревая в своем любимом послушнике Александре будущего преемника по старчеству, поручил его особенному попечению своего сотрудника старца о. Макария, сказав: «Вот человек больно ютится к нам, старцам. Я теперь уже очень стал слаб. Так вот я и передаю тебе его из полы в полу – владей им, как знаешь». Думается, что эти полы великих старцев были для близкого к ним ученика подобием милоти Илииной, брошенной на Елисея.

После смерти старца Льва брат Александр стал келейником старца Макария. Послушание это он проходил четыре года (с осени 1841 г. по 2 января 1846 г.).

В следующем, 1842, году, 29 ноября, был он пострижен в мантию и наречен Амвросием, во имя свт. Амвросия, епископа Медиоланского, память которого 7/20 декабря. Затем последовало иеродиаконство (1843 г.), в сане которого Амвросий служил всегда с великим благоговением. Пробывши почти три года иеродиаконом, о. Амвросий в конце 1845 года представлен был к посвящению в иеромонаха.

Для этой цели (посвящения) о. Амвросий поехал в Калугу. Был сильный холод. О. Амвросий, изнуренный постом, схватил сильную простуду, отразившуюся на внутренних органах. С этих пор уже никогда не мог поправиться по-настоящему.

Вначале, когда о. Амвросий еще как-то держался, приезжал в Оптину преосвященный Николай Калужский. Он сказал ему: «А ты помогай о. Макарию в духовничестве. Он уже стар становится. Ведь это тоже наука, только не семинарская, а монашеская». А о. Амвросию било тогда 34 года. Ему часто приходилось иметь дело с посетителями, передавать старцу их вопросы и давать от старца ответы. Так было до 1846 года, когда после нового приступа своего недуга о. Амвросий был вынужден по болезни выйти за штат, будучи признан неспособным к послушаниям, и стал числиться на иждивении обители. Он с тех пор уже не мог совершать литургии; еле передвигался, страдал от испарины, так что переодевался по несколько раз в сутки. Не выносил холода и сквозняков. Пищу употреблял жидкую, перетирал теркой, вкушал очень мало.

Несмотря на это, он не только не скорбел о своих болезнях, но даже считал их необходимыми для своего духовного преуспеяния. Веруя вполне и уразумевая собственным опытом, что «аще и внешний наш человек тлеет, обаче внутренний обновляется по вся дни» (2Кор. 4, 16), он никогда не желал себе совершенного выздоровления. И другим поэтому всегда говорил: «Монаху не следует серьезно лечиться, а только подлечиваться», для того, конечно, чтобы не лежать в постели и не быть в тягость другим. Так и сам он постоянно подлечивался. Зная из учения святых отцов-подвижников, что телесная болезнь выше и крепче поста, трудов и подвигов телесных, он в напоминание себе, в назидание и утешение ученикам своим недужным имел обыкновение говорить: «Бог не требует от больного подвигов телесных, а только терпения со смирением и благодарения».

Послушание его к своему старцу, батюшке о. Макарию, как и всегда, было беспрекословное, даже в малейшей вещи давал отчет. Теперь на него была возложена переводческая работа, приготовление к изданию святоотеческих книг. Им была переведена на легкий общепонятный славянский язык «Лествица» Иоанна, игумена Синайского.

Этот период жизни о. Амвросия являлся самым благоприятным для прохождения им искусства из искусств – умной молитвы. Однажды старец Макарий спросил своего любимого ученика о. Амвросия: «Угадай, кто получил свое спасение без бед и скорбей?» Сам старец Амвросий приписывал такое спасение своему руководителю старцу Макарию. Но в жизнеописании этого старца сказано, что «прохождение им умной молитвы, по степени тогдашнего духовного возраста, было преждевременным и едва не повредило ему». Главной причиной сего было то, что о. Макарий не имел при себе постоянного руководителя в этом высоком духовном делании. Отец же Амвросий имел в лице о. Макария опытнейшего духовного наставника, восшедшего на высоту духовной жизни. Поэтому он мог обучаться умной молитве, действительно, «без бед», т. е. минуя козни вражии, вводящие подвижника в прелесть, и «без скорбей», приключающихся вследствие наших ложно-благовидных желаний. Внешние же скорби (как болезнь) считаются подвижниками полезными и душеспасительными. Да и вся с самого начала иноческая жизнь о. Амвросия под окормлением мудрых старцев шла ровно, без особых преткновений, направляемая к большему и большему совершенствованию духовному.

И что слова о. Макария относились к о. Амвросию, можно видеть еще из того, что о. Амвросий в последние годы жизни своего старца достиг уже высокого совершенствования в духовной жизни. Ибо, как в свое время старец Лев называл о. Макария святым, так же теперь и старец Макарий относился к о. Амвросию. Но это не мешало ему подвергать его ударам по самолюбию, воспитывая в нем строгого подвижника нищеты, смирения, терпения и других иноческих добродетелей. Когда однажды за о. Амвросия заступились: «Батюшка, он человек больной», старец ответил: «А я разве хуже тебя знаю? Но ведь выговоры и замечания монаху – это щеточки, которыми стирается греховная пыль с его души, а без сего монах заржавеет». Так под опытным руководством великого старца незаметно вырабатывалась у о. Амвросия та высота духа, та сила любви, которая потребовалась ему, когда он принял на себя высокий и многотрудный подвиг старчества.

Еще при жизни старца Макария, с его благословения, некоторые из братии приходили к о. Амвросию для откровения помыслов. Так старец Макарий постепенно готовил себе достойного преемника. А потому, видя своего преданнейшего ученика и сына духовного окруженным толпой и беседующим с посетителями на пользу душевную, проходя мимо, шутливо промолвит: «Посмотрите-ка, посмотрите! Амвросий-то у меня хлеб отнимает». А иногда среди разговора с близкими к случаю скажет: «Отец Амвросий вас не бросит».

В это время духовному окормлению о. Амвросия уже поручены были относившиеся к Оптинским старцам монахини Борисовой пустыни Курской губернии. И потому, когда они приезжали в Оптину, он по обязанности немедленно отправлялся к ним в гостиницу. Ходил он по благословению о. Макария и к мирским посетителям.

Когда же старец Макарий преставился (7 сентября 1860 г.), хотя он не был прямо назначен, но постепенно обстоятельства так складывались, что о. Амвросий стал на его место. Ибо по прошествии 12 лет старчествования его в зависимости от старца Макария он уже настолько был подготовлен к сему служению, что вполне мог быть и заместителем своего предшественника.

После смерти архимандрита о. Моисея настоятелем был избран о. Исаакий, который относился к о. Амвросию как к своему старцу до самой его смерти. Таким образом в Оптиной пустыни не существовало никаких трений между начальственными лицами.

Старец перешел на жительство в другой корпус, вблизи скитской ограды, с правой стороны колокольни. На западной стороне этого корпуса была сделана пристройка, называемая «хибаркой» для приема женщин. И целых 30 лет он простоял на Божественной страже, предавшись служению ближним.

Старец был уже тайно пострижен в схиму, очевидно, в тот момент, когда во время болезни жизнь его была в опасности. При нем было два келейника: о. Михаил и о. Иосиф (будущий старец). Главным письмоводителем был о. Климент (Зедергольм), сын протестантского пастора, перешедший в Православие, ученейший человек, магистр греческой словесности.

Повседневная жизнь старца Амвросия начиналась с келейного правила. Для слушания утреннего правила поначалу он вставал в 4 часа утра, звонил в звонок, на который являлись к нему келейники и прочитывали: утренние молитвы, 12 избранных псалмов и первый час, после чего он наедине пребывал в умной молитве. Затем, после краткого отдыха, старец слушал часы третий, шестой с изобразительными и, смотря по дню, канон с акафистом Спасителю или Божией Матери, которые он выслушивал стоя.

О. Амвросий не любил молиться на виду. Келейник, читавший правило, должен был стоять в другой комнате. Как-то раз читали молебный канон Богородице, и один из скитских иеромонахов решился в это время подойти к батюшке. Глаза о. Амвросия были устремлены на небо, лицо сияло радостью, яркое сияние почило на нем, так что священноинок не мог его вынести. Такие случаи, когда исполненное дивной доброты лицо старца чудесно преображалось, озаряясь благодатным светом, почти всегда происходили в утренние часы во время или после его молитвенного правила.

После молитвы и чаепития начинался трудовой день с небольшим перерывом в обеденную пору. За едой келейники продолжали задавать вопросы по поручению посетителей. Но иногда, чтобы сколько-нибудь облегчить отуманенную голову, старец приказывал прочесть себе одну или две басни Крылова. После некоторого отдыха напряженный труд возобновлялся – и так до глубокого вечера. Несмотря на крайнее обессиление и болезненность старца, день всегда заканчивался вечерними молитвенными правилами, состоявшими из малого повечерия, канона Ангелу Хранителю и вечерних молитв. От целодневных докладов келейники, то и дело приводившие к старцу и выводившие посетителей, едва держались на ногах. Сам старец временами лежал без чувств. После правила старец испрашивал прощения, елика согреши делом, словом, помышлением. Келейники принимали благословение и направлялись к выходу.

Через два года старца постигла новая болезнь. Здоровье его, и без того слабое, совсем ослабело. С тех пор он уже не мог ходить в храм Божий и должен был причащаться в келлии. И такие тяжелые ухудшения повторялись не раз.

Трудно представить себе, как он мог, будучи пригвожденным к такому страдальческому кресту, в полном изнеможении сил принимать ежедневно толпы людей и отвечать на десятки писем. На нем сбывались слова: Сила бо Моя в немощи совершается (2Кор. 12, 9). Не будь он избранным сосудом Божиим, через который Сам Бог вещал и действовал, такой подвиг, такой гигантский труд не мог быть осуществим никакими человеческими силами. Животворящая Божественная благодать явно присутствовала и содействовала.

«Совершенно соединивший чувства свои с Богом, – говорит Лествичник, – тайно научается от него словесам Его». Это живое общение с Богом и есть дар пророческий, та необыкновенная прозорливость, которой обладал о. Амвросий. Об этом свидетельствовали тысячи его духовных чад.

Приведем слова о старце одной его духовной дочери: «Как легко на душе, когда сидишь в этой тесной и душной хибарке, и как светло кажется при ее таинственном полусвете. Сколько людей перебывало здесь! Приходили сюда, обливаясь слезами скорби, а выходили со слезами радости; отчаявшиеся – утешенными и ободренными; неверующие и сомневающиеся – верными чадами Церкви. Здесь жил батюшка – источник стольких благодеяний и утешений. Ни звание человека, ни состояние не имели никакого значения в его глазах. Ему нужна была только душа человека, которая настолько была дорога для него, что он, забывая себя, всеми силами старался спасти ее, поставить на истинный путь».

С утра и до вечера удрученный недугом старец принимал посетителей. К нему приходили люди с самыми жгучими вопросами, которые он усваивал себе, которыми в минуту беседы жил. Он всегда разом схватывал сущность дела, непостижимо мудро разъяснял его и давал ответ. Для него не существовало тайн: он видел все. Незнакомый человек мог прийти к нему и молчать, а он знал его жизнь, и его обстоятельства, и зачем он сюда пришел. Слова его принимались с верой, потому что были с властью, основанной на близости к Богу, давшему ему всезнание. Чтобы понять хоть сколько-нибудь подвижничество о. Амвросия, надо себе представить, какой труд – говорить более 12 часов в день!

Любил также старец побеседовать и с мирскими благочестивыми, в особенности образованными, людьми, каковых бывало у него немало. Вследствие общей любви и уважения к старцу приезжали в Оптину лица католического и других неправославных вероисповеданий, которые по его благословению принимали тут же Православие.

По любви к Богу о. Амвросий покинул мир и стал на путь нравственного совершенствования. Но как любовь к Богу в христианстве неразрывно связана с подвигом любви к ближнему, так и подвиг усовершенствования и личного спасения у старца никогда не отделялся от его подвига служения людям.

Нищета духовная, или смирение, было основой всей подвижнической жизни старца Амвросия. Смирение же заставляло старца все свои труды и подвиги, сколько было возможно, укрывать от любопытных или самоукорением, или шутливой речью, или иногда даже не совсем благовидными поступками, или просто молчанием и сдержанностью, так что и самые близкие к нему люди временами смотрели на него как на человека самого обыкновенного. Во все времена дня и ночи келейные входили к нему по звонку, и не иначе как с молитвой, и потому никогда не могли заметить в нем каких-либо выдающихся особенностей.

Живя сам в смирении, без которою невозможно спасение, старец и в относившихся к нему всегда желал видать эту необходимейшую добродетель, и к смиренным относился весьма благосклонно, как, наоборот, терпеть не мог горделивых.

Когда его спрашивали: «Можно ли желать совершенствования в жизни духовной?», старец отвечал: «Не только можно желать, но и должно стараться совершенствоваться в смирении, т. е. в том, чтобы считать себя в чувстве сердца хуже и ниже всех людей и всякой твари». «Лишь только смирится человек, – говорил старец, – как тотчас же смирение поставляет его в преддверии Царства Небесного, которое не в словах, а в силе: нужно меньше толковать, больше молчать, никого не осуждать, и всем мое почтение». «Когда человек понуждает себя смиряться, – поучал он одну монахиню, – то Господь утешает его внутренне, и это-то и есть та благодать, которую Бог дает смиренным».

«Имейте страх Божий и храните совесть свою во всех делах ваших и поступках, более же всего смиряйтесь. Тогда несомненно получите великую милость Божию».

При глубоком же смирении, несмотря на свой веселый характер и свою сдержанность, старец Амвросий нередко и против своей воли проливал слезы. Он плакал среди служб и молитвословий, отправлявшихся по какому-либо случаю в его келлии, в особенности, если был по желанию просителей отслужен молебен с акафистом пред особенно чтимой келейной иконой Царицы Небесной «Достойно есть». Во время чтения акафиста он стоял около двери, неподалеку от святой иконы, и умиленно взирал на благодатный лик Всепетой Богоматери. Всем и каждому можно было видеть, как слезы струились по его исхудалым ланитам. Он всегда скорбел и болезновал, иногда до пролития слез, о некоторых из духовных чад своих, страдавших душевными недугами. Плакал о себе, плакал о частных лицах, скорбел и болезновал душой и о всем дорогом ему отечестве, и о благочестивых царях русских. В свое время появились у старца и слезы радости духовной, в особенности при слушании им стройного нотного пения некоторых церковных песнопений.

Старец, опытом познавший цену милосердия и сострадании к ближним, поощрял и детей своих духовных к этой добродетели, обнадеживая их в получении милости от Милостивого Бога за милость, оказываемую ими ближним.

Советы и наставления, которыми старец Амвросий врачевал души приходивших к нему с верою, преподавал он или часто в уединенной беседе, или вообще всем окружавшим его, в форме самой простой, отрывочной и нередко шутливой. Вообще нужно заметить, что шутливый тон назидательной речи был его характерной чертой, что вызывало часто улыбку на устах легкомысленных слушателей. Но если посерьезнее вникнуть в это наставление, то каждый увидит в нем глубокий смысл. «Как жить?» – слышался со всех сторон общий и весьма важный вопрос. И по своему обыкновению старец отвечал: «Нужно жить нелицемерно, и вести себя примерно; тогда наше дело будет верно, а иначе выйдет скверно». Или так: «Жить можно и в миру, только не на юру, а жить тихо». Но и эти наставления старца клонились к приобретению смирения.

Кроме словесных, лично преподаваемых старцем Амвросием советов, множество рассылалось им писем к тем, которые не имели возможности приехать. И своими ответами направлял он волю человека к добру: «Насильно никого не приведешь ко спасению… Воли человека и Сам Господь не понуждает, хотя многим способами и вразумляет». «Вся жизнь христианина, а тем более инока, должна проходить в покаянии, ибо с прекращением покаяния прекращается и духовная жизнь человека. Евангелие тем и начинается, и оканчивается: «Покайтесь». Смиренное покаяние изглаживает все грехи, оно привлекает милость Божию к кающемуся грешнику».

Большое место в письмах уделяется и рассуждению о молитве. «Нет большего утешения для христианина, как ощущать близость Небесного Отца и беседовать с Ним в своей молитве. Молитва имеет великую силу: она вливает в нас новую духовную жизнь, утешает в скорбях, поддерживает и подкрепляет в унынии и отчаянии. Бог слышит каждый вздох нашей души. Он Всемогущ и Любвеобилен – какой мир и тишина водворяется в такой душе, и из глубины ее хочется сказать: «Да будет во всем, Господи, воля Твоя». Молитву Иисусову старец Амвросий ставит на первое место. Он пишет, что в молитве Иисусовой мы должны пребывать постоянно, не ограничиваясь ни местом, ни временем. Во время молитвы должны стараться отвергать всякие помыслы и, не обращая внимания на них, продолжать молитву.

Молитва, произносимая в смирении сердца, по мысли старца Амвросия, дает человеку распознать все искушения, наносимые диаволом, и помогает молящемуся одержать победу над ними. Для руководства к разумному молению молитвой Иисусовой старец раздавал брошюры под заглавием «Толкование на «Господи, помилуй»».

Следует также отметить, что по благословению старца и под его непосредственным наблюдением и руководством некоторые Оптинские монахи занимались переводом отеческих книг с греческого и латинского языка на русский и составлением душеполезных книг.

Милость Божия изливается на всех ищущих спасения, но особенно она изливается на тех избранников Божиих, которые отреклись от мирской жизни и день и ночь многими подвигами и слезами стараются очиститься от всякой скверны и плотских мудрований. Старец высказывает мысль, что сущность монашеской жизни заключается в отсечении страстей и достижении бесстрастия. Образ монашества называется ангельским. «Монашество есть тайна». «О монашестве можно разуметь, что оно есть таинство, покрывающее прежние грехи, подобно крещению». «Схима есть втрое крещение, очищающее и прощающее грехи».

Монашеский путь – это отрешение от всего земного и взятие на себя ига Христова. Вступившие на путь монашества, желающие всецело последовать Христу должны прежде всего жить по заповедям евангельским. В другом месте старец пишет: «Мудрые и опытно-духовные изрекли, что рассуждение выше всего, а благоразумное молчание лучше всего, а смирение прочнее всего; послушание же, по слову Лествичника, такая добродетель, без которой никто из заплетенных страстями не узрит Господа». Поэтому можно сказать, что общее содержание писем о. Амвросия к монашествующим следующее: безропотность, смирение, самоукорение, терпение находящих скорбей и предание себя в волю Божию.

В письмах к мирским людям старец разрешал некоторые недоумения касательно веры Православной и церкви католической; обличал еретиков и сектантов; растолковывал некоторые знаменательные сны; подсказывал, как поступить. Старец пишет, что нужно обращать особое внимание на воспитание детей в страхе Божием. Без внушения страха Божия чем детей ни занимай, ничто не принесет желаемых плодов в отношении доброй нравственности и благоустроенной жизни.

Старец Амвросий обладал всеобъемлющей опытностью, широким кругозором и мог дать совет по любому вопросу не только в области духовной, но и житейской. Многим мирским людям в их хозяйственных делах старец давал замечательные практические советы. И случаи прозорливости были многочисленны и нередко поразительны.

Немало обращалось к старцу Амвросию с прошением его святых молитв об исцелении от тяжких болезней и большей частью в крайних случаях, когда врачебное искусство оказывалось бессильным. В таких случаях старец чаще всего советовал воспользоваться таинством елеосвящения, через которое болящие нередко исцелялись. Во всех же вообще болезнях старец назначал служить молебен пред местными чудотворными иконами или посылал в Тихонову пустынь (верстах в 18 от Калуги) помолиться угоднику Божию Тихону Калужскому и покупаться в его целебном колодце, и случаи исцелений по святым молитвам угодника Божия были многочисленны.

Впрочем, не всегда так прикровенно действовал старец Амвросий. По данной ему благодати Божией исцелял он и непосредственно, и таких примеров, можно сказать, было множество…

Многими подвигами старец предочистил свою душу, соделав ее избранным сосудом Святого Духа, Который обильно действовал через него. Эта духовность о. Амвросия была настолько велика, что его заметила, оценила и потянулась к нему даже интеллигенция XIX века, которая в это время нередко была слаба в вере, мучилась сомнениями, а иногда была и враждебна к Церкви и всему церковному.

Старец по возможности склонял некоторых благочестивых состоятельных лиц к устроению женских общин, и сам, сколько мог, содействовал этому. Его попечением устроена женская община в г. Кромах Орловской губернии. Особенно много забот он употреблял на благоустройство Гусевской женской обители в Саратовской губернии. По его благословению устроилась благотворителями Козельщанская община в Полтавской губернии и Пятницкая в Воронежской. Старцу приходилось не только рассматривать планы, давать советы в благословлять людей на дело, но и защищать как благотворителей, так и насельниц от различных злоключений и препинаний со стороны некоторых недоброжелательных мирян. По этому случаю он входил даже в переписку с епархиальными архиереями и членами Св. Синода.

Последняя женская обитель, над которой старец Амвросий особенно потрудился, была Шамординская Казанская община.

В 1871 году усадьба Шамордино в 200 десятин земли была куплена послушницей старца, вдовой помещицей Ключаревой (в иночестве Амвросия).

Шамординская обитель прежде всего удовлетворяла ту горячую жажду милосердия к страждущем, которой всегда был полон о. Амвросий. Сюда он посылал многих беспомощных. Старец принимал самое живое участие в устройстве новой обители. Еще до ее официального открытия стали строиться один корпус за другим. Но желавших поступить в общину было так много, что этих помещений не хватало для вдов и сирот, находившихся в крайней бедности, а также всех страдающих какой-либо болезнью и не могущих найти в жизни ни утешения, ни пристанища. Но приходили сюда также и молодые курсистки, искавшие и находившие у старца смысл жизни. Но более всего просились в общину простые крестьянки. Все они составили одну тесную семью, объединенную любовью к своему старцу, который собрал их и который так же горячо и отечески любил их.

Кто приезжал в Шамордино, тот прежде всего поражался необыкновенным строем обители. Здесь не было ни начальствующих, ни подчиненных – все от Батюшки. Спрашивал: «Отчего так охотно, свободно готовы все выполнять его волю?» И от разных лиц получал один и тот же ответ: «Только то хорошо бывает, на что Батюшка благословит».

Принесут, бывало, грязного, полунагого, покрытого лохмотьями и сыпью от нечистоты и истощения ребенка. «Возьмите его в Шамордино», – распоряжается старец (там приют для беднейших девочек). Здесь, в Шамордино, не спрашивали, способен ли человек принести пользу и доставить выгоду монастырю. Здесь видели, что человеческая душа страдала, что иному голову некуда приклонить, – и всех принимали, упокоевали.

Каждый раз, как старец посещал в общине приют, дети пели сочиненный в честь него стих: «Отец родной, отец святой! Как благодарить тебя, не знаем. Ты нас призрел, ты нас одел. Ты нас от бедности избавил. Быть может мы теперь бы все скитались по миру с сумой, не знали б крова мы нигде и враждовали бы с судьбой. А здесь мы молим лишь Творца и за тебя Его мы славим. Мы молим Господа Отца, чтоб нас, сироток, не оставил» – или пели тропарь Казанской иконе, которой посвящена обитель. Серьезно и задумчиво слушал о. Амвросий эти детские моления и часто крупные слезы катились по его впалым щекам.

Число сестер старцевой обители под конец превысило пять сотен.

Уже в начале 1891 года старец знал, что ему предстоит скоро умереть… Предчувствуя это, он особенно поспешно старался устроить монастырь. Между тем недовольный архиерей собирался лично явиться в Шамордино и в своей карете вывезти старца. К нему обращались сестры с вопросами: «Батюшка! Как нам встречать Владыку?» Старец отвечал: «Не мы его, а он нас встречать будет!» «Что для владыки петь?» Старец сказал: «Мы ему «Аллилуиа» пропоем». И действительно, архиерей застал старца уже в гробу и вошел в церковь под пение «Аллилуиа».

Промыслительно и последние дни своей жизни старец провел в Шамординской обители. В последнее время он был очень слаб, но никому не верилось, что он может умереть, так он всем был нужен. «Батюшка ослабел. Батюшка захворал», – слышалось во всех концах монастыря. У старца сильно заболели уши и ослаб голос. «Это последнее испытание», – сказал он. Болезнь постепенно прогрессировала, к боли в ушах прибавилась еще боль в голове и во всем теле, но старец письменно отвечал на вопросы и понемногу принимал посетителей. Вскоре всем стало ясно, что старец умирает.

Видя, что старец совсем приблизился к исходу, о. Иосиф поспешил отправиться в скит, чтобы взять оттуда хранившиеся в келлии старца для его погребения вещи: мухояровую старую мантию, в которую он некогда был облачен при пострижении, и власяницу, да еще холщовую рубашку старца Макария, к которому батюшка о. Амвросий, как выше сказано, во всю свою жизнь питал глубокую преданность и уважение. В этой рубашке была собственноручная надпись старца Амвросия: «По смерти моей надеть на меня неотменно».

Как только кончили отходную, и старец начал кончаться. Лицо стало покрываться мертвенной бледностью. Дыхание становилось все короче и короче. Наконец, он сильно потянул в себя воздух. Минуты через две это повторилось. Затем Батюшка поднял правую руку, сложил ее для крестного знамения, донес ее до лба, потом на грудь, на правое плечо и, донеся до левого, сильно стукнул об левое плечо, видно потому, что это ему стояло страшного усилия, дыхание прекратилось. Потом он еще вздохнул в третий и последний раз. Было ровно половина 12-го часа дня 10 октября 1891 года.

Долго еще стояли окружающие одр мирно почившего старца, боясь нарушить торжественную минуту разлучения праведной души с телом. Все находились как бы в оцепенении, не веря себе и не понимая: что это – сон или правда. Но святая душа его уже отлетела в иной мир, дабы предстоять Престолу Всевышнего в сиянии той любви, которой он полон был на земле. Светел и покоен был его старческий лик. Неземная улыбка озаряла его. Сбылись слова прозорливого старца: «Вот, целый век свой я все на народе – так и умру».

От тела покойного вскоре стал ощущаться тяжелый мертвенный запах. Впрочем, об этом обстоятельстве давно еще он прямо говорил своему келейнику о. Иосифу. На вопрос же последнего, почему так, смиренный старец сказал: «Это мне за то, что в жизни я принял слишком много незаслуженной чести».

Но то дивно, что чем долее стояло в церкви тело почившего, тем менее стал ощущаться мертвенный запах. От множества народа, в продолжении нескольких суток почти не отходившего от гроба, в церкви была нестерпимая жара, которая должна была бы способствовать быстрому и сильному разложению тела, а вышло наоборот. В последний день отпевания старца от тела его уже стал ощущаться приятный запах, как бы от свежего меда.

Смерть старца была всероссийским горем, но для Оптиной и Шамордина и для всех духовных чад оно было безмерно.

Ко дню погребения скопилось в Шамордино до восьми тысяч народу. После литургии епископ Виталий в сослужении тридцати священнослужителей совершил чин отпевания. Семь часов продолжалось перенесение тела почившего старца. В течение всего этого времени свечи у гроба ни разу не погасли и даже не слышно было обычного треска, который бывает, когда капельки воды попадают на фитиль горящей свечи (шел сильный дождь). При жизни своей старец Амвросий был светильником, который в любых жизненных условиях ярко светил светом своих добродетелей истомившемуся от греховной жизни человечеству, и вот теперь, когда его не стало, Господь горением свечей в ненастную дождливую погоду засвидетельствовал всем еще раз о святости его жизни.

14 октября вечером гроб с телом почившего старца был внесен в Оптинский монастырь, 15 октября по совершении литургии и панихиды гроб был поднят на руки священнослужителями и в преднесении святых икон и хоругвей погребальное шествие направилось к приготовленной могиле. Погребен был старец Амвросий рядом со своими предшественниками по старчеству о. Леонидом и о. Макарием. К лику святых угодников Божиих старец Амвросий был причислен на Поместном Соборе Русской Православной Церкви в 1988 году.

Живет старец Амвросия вечной жизнью, как получивший велие дерзновение ко Господу, и никогда не угаснет в народном сознании память об этом великом молитвеннике земли Русской.

профессор Сергей Иванович Смирнов. Жития русских святых

 

Тропарь преподобного Амвросия, глас 5

Яко к целебному источнику,/ притекаем к тебе, Амвросие, отче наш,/ ты бо на путь спасения нас верно наставляеши,/ молитвами от бед и напастей охраняеши,/ в телесных и душевных скорбех утешаеши,/ паче же смирению, терпению и любви научаеши;/ моли человеколюбца Христа/ и Заступницу усердную// спастися душам нашим.

 

Кондак преподобного Амвросия, глас 2

Завет Пастыреначальника исполнив,/ старчества благодать наследовал еси,/ болезнуя сердцем о всех, с верою притекающих к тебе./ Темже и мы, чада твоя, с любовию вопием ти:/ отче святый Амвросие,// моли Христа Бога спастися душам нашим.