Постовые особенности провинциальной епархии.

Утро. Весна. Великий пост. Центральный городской рынок епархиального центра, насчитывающего чуть более 50 тысяч жителей. 
В молочных рядах под дырявой алюминиевой крышей покупателей не больше, чем продающих. 
Слякотно. Серо. Сквозняк.

Аккуратно, боясь поскользнутся на замерзшем не успевшем растаять грязном льде и снеге, приподнимая, дабы не выпачкать, подрясник, к рядам с молоком, маслом и сметаной подходит священник. Достает из пакета банку с пластмассовой крышкой и покупает литр скоромного питательного продукта. 

- Что так мало берешь, святой отец? – интересуется, лукаво улыбающийся продавец из ближайшего поселка, где еще живут коровы. 
- Так мне больше и не надо, - скромно отвечает священник, и аккуратно движется к рыночным воротам. Настроение у батюшки, несмотря на окружающую промозглую серость, хорошее, доброе, постовое, как и быть должно. Хорошо, что молока Черчиллю купил, доволен котенок будет. 

Почему Черчилль? Да прихожане, аккурат, перед постом, котенка ему английской масти подарили. Как его иначе назвать то, если он первые три дня привыкания к новым реалиям бытия орал как Черчилль в Фултоне? Сейчас уже успокоился, но молоко требует. 

- Не знал печали, Черчилля прихожане дали, - перефразировал батюшка известное идиоматическое выражение, но подарку был рад. 
Еще не успел священник покинуть торгующих и продающих, как молочник, успевший «для сугреву» принять стопку домашней, теплом обволакивающей, жидкости, оборотился к соседке по бизнесу: 
- Вишь, Нюра, а вчера этот же поп в телевизоре распинался, что молоко в пост нельзя пить. 

Нюра, расстроенная, что молоко купили не у нее, пересилила недовольство и, поправляя выложенные на прилавке банки с ряженкой, яйца и куриные потрошки, громогласно на все ряды заявила: 
- Все они попы одинаковые! Дурят народ, а мы тут мерзнем без покупателей. 

Тема насчет малочисленности покупателей была в эти дни злободневной, поэтому отклик нашла и до завершения рыночного дня обсуждалась активно, многословно, с прибавлением «а я вот чего про них знаю»… 

Вечером батюшка исповедовал. 
Постовые исповеди особенные. Многословные и подробные. Священник к ним особенно настраивается. Выслушать надобно, понять, подсказать, а часто и посоветовать. 

Настрой сбила вездесущая баба Люба. Она обычно в собор на службы ходит, но во всех приходах ее знают, так как только у нее можно узнать кому когда годовщина, кого как звали, кто где умер и где будет ближайший благотворительный обед. 

- Ох, искушение великое, батюшечка, - затараторила баба Люба, не успев даже подойти к исповедальному аналою. 
- Что случилось с вами, Любовь? – спросил священник. 
- Да не со мной, отец родной, не со мной… 
- А с кем же? 
- Так видели сегодня вас, дорогой вы мой, как вы и молочко, и сметанку покупали. Наверное, приболели, что пост нарушить решили? 

Объяснять бабе Любе священник ничего не стал, но ему начало казаться, что все, кто пришел к исповеди смотрят на него с сожалением и непониманием. 
После службы, батюшку дома встретил вопросительно смотрящий на него Черчилль. Священник налил ему молока и сел готовить воскресную проповедь. Кот, довольно мурча вылакал предложенное, благодарно посмотрел на священника и улегся к нему на колени. 
Идиллию постового вечера нарушил телефон. Звонил благочинный. 

- Со святым вечером, отче, - радостно поприветствовал батюшка своего духовного начальника. - Благословите! 
- Бог благословит! – жестко ответил благочинный. И тут же не вызывающим духовного подъема голосом резко спросил: 
- Объясните мне, пожалуйста, для чего вы сегодня на рынке покупали мясо, молоко и яйца? 
- Я Черчиллю молоко покупал… - только и смог сказать священник. 
- Какому Черчиллю!? – взорвался благочинный. – Завтра же, после службы, с объяснительной! 

И отключил телефон. 
Перезванивать священник не стал. Да и что говорить? Решил, что утро вечера мудренее, страсти утихнут, ложь откроется. Ведь пост. Без искушений не бывает. 
На следующий день, после службы, батюшка пошел к благочинному. Объясняться. 
Не дошел. 

По дороге его обогнал на машине епархиальный секретарь. Остановился и указал на сиденье рядом. 
- Садись, отче. Тебя владыка вызывает. Прослышали уже про твои шашлыки. 

Батюшка вздохнул и успокоился. Он теперь точно знал, почему у нас с Англией всегда напряженные отношения.

Прот Александр Авдюгин.

ПРИТЧА
Стояли у дороги два человека и беседовали.
Шел по дороге мимо них пьяница и подумал: «Эти люди, по всему видно, обсуждают, в какую пивную отправиться, чтобы хлебнуть после трудного дня кружку-другую». И, забыв, куда шел, отправился пьяница в кабак.
Проходил мимо беседовавших развратник. Видя их, сказал он себе: «Прямые люди! Никого не стесняясь, посреди народа решают, в какой публичный дом направиться сегодня вечером». Взыграла тут в блуднике похоть, и, забыв свои дела, отправился он в притон.
Шел мимо праведник и, видя беседующих, сказал себе: «Вот люди нашли время и ведут добрую беседу, оставив суету. Я же, грешный, уже три дня не выберу часа, чтобы навестить заболевшего соседа». И, отложив заботы свои, пошел праведник поддержать добрым словом больного.
Так праведный повсюду видит добро, но рабу порока весь мир – соблазн ко греху. 

ПРП. ПАИСИЙ СВЯТОГОРЕЦ РАССКАЗАЛ, В КАКИХ СЛУЧАЯХ НУЖНО ПРЕДАВАТЬ ЧУЖИЕ ГРЕХИ ОГЛАСКЕ, А КОГДА НЕ СЛЕДУЕТ
https://pravlife.org/ru/con...
Духовные наставления афонского старца.
- Геронда, нужно ли предавать чужие грехи огласке?

- Когда мы видим что-то плохое, покроем его и не будем о нем распространяться. Неправильно, когда нравственные падения становятся известны всем.

Предположим, что на дороге лежат нечистоты. Человек благоразумный, проходя мимо, возьмет и чем-нибудь их присыпет, чтобы они не вызывали у людей отвращения. Неразумный наоборот, вместо того чтобы накрыть, расковыряет их и только усилит зловоние. Так и мы, без рассуждения предавая огласке грехи других, вызываем еще большее зло.

Евангельское изречение «повеждь Церкви» (Мф. 18:17) не означает, что всё должно становиться известным, потому что сегодня Церковь – это не всё. Церковь – это верующие, живущие так, как хочет Христос, а не те, кто воюет против Церкви.

В первые годы христианства, когда исповедь совершалась перед всеми членами Церкви, слова Господа «повеждь Церкви» имели буквальный смысл.

В наше же время, когда стало редкостью, чтобы вся семья исповедовалась у одного духовника, не дадим врагу запутать нас этим «повеждь Церкви». Потому что, предавая огласке какое-нибудь, к примеру, нравственное прегрешение, мы оповещаем о нем враждующих с Церковью и даем им повод начать против нее войну. И таким образом в слабых душах колеблется вера.

Если какая-то мать имеет дочь блудницу, то она не поносит и не уничижает ее перед другими, но делает все возможное для того, чтобы восстановить ее имя. Она продаст все до последнего, она возьмет дочь и уедет в другой город, постарается выдать ее замуж и таким образом исправить ее прежнюю жизнь.

Точно таким же образом действует и Церковь. Добрый Бог с любовью терпит нас и никого не выставляет на посмешище, хотя Ему, Сердцеведцу, известно наше окаянство. И святые никогда не оскорбляли грешного человека перед всем миром, но с любовью, духовной тонкостью и таинственным образом помогали исправлению зла. А мы сами, будучи грешниками, поступаем наоборот – как лицемеры. Мы должны быть внимательны, чтобы не становиться легкими жертвами недоразумений и не считать злом того, что делают другие.

– Геронда, Вы коснулись обнародования нравственных прегрешений. А нужно ли оповещать других о грехах или нездоровых состояниях иного характера?

– Смотри: с некоторыми своими знакомыми я так поступаю.

Например, я вижу, как кто-то бесчинствует и соблазняет других. Я советую ему исправиться: один раз, пять, десять, двадцать, тридцать, но он не исправляется. Однако после многократных напоминаний он не имеет права продолжать бесчинствовать, потому что увлекаются и другие и подражают ему. Видишь ли, люди способны легко подражать злому, но не доброму. И поэтому наступает время, когда я вынужден сказать об этом другим, видящим это бесчинство, чтобы предохранить их.

Иными словами, когда я говорю: «То, что делает такой-то, мне не нравится», я говорю это не ради осуждения, потому что я уже пятьсот раз ему самому об этом сказал, но потому, что другие, видящие его слабость, попадают под воздействие, подражают ему и вдобавок говорят: «Раз Старец Паисий ничего ему не говорит, значит, в его поведении нет ничего страшного». И, если я не выскажу своего помысла, что мне это не нравится, то создастся впечатление, что я это благословляю, что мне тоже это нравится.

И таким образом разрушается целое, потому что кто-то может решить, что тактика бесчинствующего правильна, и начать применять ее сам. А что из этого выйдет? И думают, между прочим, что я ему не говорил, потому что не знают, как он меня измучил за все это время. А еще и диавол тут как тут и говорит: «Ничего страшного, что ты это делаешь. Видишь, и другой делает то же самое, и Старец Паисий ему ничего не говорит». Поэтому, когда я вижу, что кто-то продолжает жить по своему типикону, бесчинствовать, тогда как я советовал ему исправиться, то в разговоре с тем, кто знает этого человека, говорю: «То, что делает такой-то, мне не нравится», чтобы уберечь его от повреждения.

Это не осуждение, не надо путать разные вещи. А потом приходят некоторые и начинают упрекать: «Ты зачем об этом рассказал другому? Это ведь был секрет». – «Какой еще, – говорю, – секрет? Я тебе тысячу раз говорил, а ты не исправился. Ты не имеешь права портить других, полагающих, что я согласен с тем, что ты творишь!» Еще не хватало мне молчать, а он будет портить других! Особенно когда приходит ребенок из знакомой мне семьи, и я вижу, что своим поведением он разрушает семью, я говорю ему: «Слушай, если ты не исправишься, то я скажу об этом твоей матери. Никто тебе не давал права приходить ко мне, все это рассказывать, а потом продолжать дуть в свою дуду. Я скажу твоей матери для того, чтобы сберечь вашу семью». Если у него есть покаяние, тогда дело другое. Но если он продолжает свою тактику, то я должен сказать об этом его матери, потому что несу за это ответственность.

«Слова. Том ІІ. Духовное пробуждение»