Эти важные смыслы слова «любовь» ускользают от нас в русском переводе Евангелия

Помните, как Христос после воскресения трижды спрашивает у отрекшегося от Него апостола Петра, любит ли тот Его? И Петр трижды свидетельствует о своей любви. Оказывается, если посмотреть греческий оригинал евангельского текста, то... Христос и Петр говорят о разной любви! Мало того, в Писании можно встретить еще и другие слова, которым в русском соответствует единственное — «любовь». Сколько же этих слов? И какие смыслы их знание может открыть нам в хорошо, казалось бы, знакомых эпизодах Библии? Разбираемся с протоиереем Дмитрием Юревичем, заведующим кафедрой библеистики Санкт-Петербургской духовной академии.

Необходимое предисловие: почему Евангелия написаны на греческом, а не на арамейском?

Новый Завет написан на греческом языке (за исключением Евангелия от Матфея, которое написано на арамейском, да и то исходный текст до нас не дошел). Почему так? Зачем апостолы, люди еврейского происхождения, в быту говорящие на распространенном тогда в Иудее арамейском языке, писали Евангелие и послания на греческом?

Причин как минимум две. Во-первых, для всего античного мира греческий язык в ту эпоху стал языком международного общения, как сейчас английский. Заметим, не латынь, хотя Римская империя политически доминировала на огромном пространстве, а именно греческий. Это был язык культуры, язык цивилизации, и поскольку Благая Весть адресована не одному лишь еврейскому народу, а всему человечеству, то разумно было записать ее на том языке, который уж точно известен всюду.

Во-вторых, дело в самом греческом языке. Он гораздо лучше древнееврейского (да и многих других языков) передает абстрактные понятия. То, что по-гречески можно сформулировать одним словом (например, «ипостась»), на других языках пришлось бы выражать длинной совокупностью фраз. Возможно, благодаря богатству языка именно в Древней Греции возникла философия. И несомненно, во многом именно благодаря возможностям греческого языка получило такое развитие христианское богословие.

В греческом языке любовь сначала обозначалась тремя разными словами

В русском языке слово «любовь» многозначно, его смысл определяется в зависимости от контекста. Любовь к маме, любовь к мужу или жене, любовь к детям, любовь к вышиванию крестиком, любовь к родине, любовь к селедке с луком... слово используется одно и то же, но в разных ситуациях означает разное.

В греческом языке иначе. Изначально в нем было три слова для обозначения любви. А потом появилось четвертое. Давайте разберемся.

Во-первых, это глагол эрáо (ἐράω) и образованное от него существительное эрос (ἔρως). Это страстная любовь, именно этим словом обозначают половое влечение, именно им выражают супружескую любовь, именно оно используется для описания романтических отношений.

Во-вторых, это глагол филэ́о (φιλέω) и образованное от него существительное фили́а (φιλία). Это дружеское чувство, а также совместное увлечение чем-то. Словом фили́а можно обозначить отношение к близкому другу, с которым не один пуд соли съели, можно обозначить увлечение, к примеру, нумизматикой или садоводством — то есть увлечение, которое разделяют с тобой и другие, и потому это увлечение вас объединяет.

В-третьих, это глагол стэ́рго (στέργω) и образованное от него существительное сторги́ (στοργή). Это родственная любовь — любовь родителей к детям, детей к родителям, да и вообще любовь друг к другу близких людей (не обязательно связанных кровными узами), живущих одной жизнью, сталкивающихся с общими проблемами. Я не случайно упомянул о проблемах: сама суть этой любви — взаимопомощь, сопереживание. Менять подгузники младенцу — это сторги́, помогать соседу починить прохудившуюся крышу — это сторги́, сопереживать сестре, у которой тяжело заболел муж, — это сторги́. Словом, это именно то, о чем писал апостол Павел в Послании к Галатам: носúте бремена друг друга, и таким образом исполните закон Христов (Гал 6:2).

При создании Септуагинты к трем прежним наименованиям любви добавилось четвертое

Впервые переводить Священное Писание с древнееврейского на греческий язык начали еще в ветхозаветные времена. Речь о так называемой Септуагинте, то есть о переводе семидесяти. По преданию, в этом грандиозном проекте, начатом в Александрии, участвовало семьдесят переводчиков (по-церковнославянски их называют толковниками), и продолжалась эта работа на протяжении двух с лишним столетий — c III по I век до Рождества Христова.

Зачем делался этот перевод? Точнее, для кого он делался? Прежде всего — для так называемых эллинистов, то есть евреев, живших не в Иудее, а в других местах Средиземноморского региона. Это были именно евреи, они исповедовали веру отцов, но жили в греко-римском окружении, родным языком для большинства из них был греческий, а священный древнееврейский язык, на котором написана Тора (то есть, по-нашему, Пятикнижие Моисеево) они изрядно подзабыли за много поколений. И вот чтобы донести до этих иудеев Тору и другие книги Ветхого Завета, объяснить им, во что именно они веруют, и был затеян этот проект. То есть он имел явный вероучительный характер, но адресован был не всему миру, не всем народам, а иудеям рассеяния.

Таков был замысел «семидесяти толковников». Но, как это не раз бывало в истории, за локальным стояло глобальное, за человеческим планом стоял план Божий, то есть Промысл. А именно: благодаря переводу семидесяти сложилась традиция передавать Божественное Откровение средствами греческого языка. И когда в новозаветное время возникла необходимость писать Евангелие и послания по-гречески, апостолам уже не было нужды становиться «первооткрывателями» и думать, какими же греческими словами передать то, что Бог открывает о Себе. Они опирались на Септуагинту, на труд семидесяти еврейских мудрецов.

А когда эти мудрецы переводили Тору, перед ними встал сложнейший вопрос: каким же греческим словом передать Божественную любовь? Ничего не годилось.

Перевести любовь как эрос? Но это неверно по сути, в любви Бога к людям нет ничего страстного, нет ничего «эротического». Не говоря уже об очевидном: в такой эротической любви зачастую есть темное, эгоистическое начало. А кроме того, это многих ввело бы в смущение, потому что в греческом пантеоне имеется бог Эрос, и возникла бы мысль, что вот именно об этом боге и идет речь. Особенно этот соблазн был бы опасен для язычников, интересующихся иудейской верой и, в силу незнания еврейского, обращающихся к греческому переводу.

Перевести любовь как фили́а? Но это тоже не годится, потому что если фили́а — это дружба на основе общих интересов, то сами-то интересы могут быть греховными. Например, любовь к выпивке, объединяющая алкоголиков — это ведь тоже фили́а. Можно привести и примеры похлеще. В любом случае, фили́а — это этически нейтральное чувство, внеморальное, и применять это слово для обозначения любви Бога к людям явно нельзя. Более того, иногда в Новом Завете это слово употребляется в негативном значении. Например, во Втором послании апостола Павла к Тимофею, в третьей главе (стихи 2–5) говорится о самолюбии, которое перечисляется в числе других пороков.

Может быть, перевести любовь как сторги́? Нет, тоже не вариант, потому что в этой родственной любви всегда есть оттенок страдания и сострадания. Получалось бы, что Бог любит людей в зависимости от количества страданий (в самом деле, если эта любовь проявляется в сострадании, то, когда все хорошо, когда нечему сострадать, ее как бы и нет). Кроме того, сторги́ всегда ограничена узким кругом родных и близких, а Бог любит всех, для Него никто не чужой.

И тогда переводчики решились на необычный шаг. Не найдя в греческом языке подходящего слова, они взяли древнееврейское слово агавá (אַהַבָה), означающее любовь, и попросту встроили его в греческий язык, записали греческими буквами, подобрав близкую транслитерацию. Так появились глагол агапáо (ἀγaπάω), означающий «любить духовной, возвышенной любовью», и образованное от него существительное агáпи (ἀγάπη), то есть духовная, возвышенная любовь. Именно таково значение древнееврейского слова агавá — мы встречаем его в тексте Ветхого Завета, в том числе и в смысле любви к врагам. Например, когда Саул преследует Давида, Давид может его убить, но не делает этого, проявляя ту самую агавá (1 Цар 24:5–7). А какой еще любовью можно любить врагов? Не эротической, разумеется, и по отношению к врагу нет и речи о дружбе на основе общих интересов, и это не родственная любовь.

Важный момент: любовь, подразумеваемая еврейским словом агавá и образованным от него греческим агáпи — это не просто какие-то возвышенные чувства в глубине души, это обязательно некие дела, дела милосердия.

Очень точно раскрывает суть такой любви апостол Павел в Первом послании к Коринфянам (13-я глава). Любовь, которая долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит (1 Кор 13:4–7).

Интересно, что слово в греческом языке прижилось, начало широко использоваться не только в библейских текстах. Так что сейчас в греческом языке есть уже четыре слова для выражения разных видов любви.

В диалоге воскресшего Иисуса и отрекшегося от Него Петра собеседники используют разные определения любви, чего русской перевод передать не может

Все это можно проиллюстрировать евангельским эпизодом, который мы, читая его в русском переводе, понимаем не до конца. Речь о 21-й главе Евангелия от Иоанна (стихи 15–17), где Господь Иисус Христос восстанавливает в апостольском достоинстве Петра, трижды от Него отрекшегося накануне казни.

Напомню контекст. В ночь, когда Иисуса схватили в Гефсиманском саду и повели на допрос к иерусалимскому первосвященнику, Петр находился поблизости от Него, во дворе первосвященника. Окружающие заподозрили его в том, что он ученик Христа, и Петр, испугавшись расправы, заявил, что не знает этого человека. Это происходило трижды (см. Ин 18:25–27), причем это троекратное отречение Господь предсказал Петру заранее (Мф 26:34).

И вот уже после Воскресения Спасителя происходит Его разговор с Петром. Петр стоит перед Ним, помня о том, что совсем недавно предал своего Учителя. И Господь знает, что Петр Его предал. Трижды Иисус спрашивает Петра: любишь ли ты Меня, и трижды Петр отвечает: люблю. Только после этого Господь восстанавливает его в апостольском достоинстве: паси овец Моих. То, что Он три раза спрашивает и три раза получает ответ, не случайно, тут четкая параллель с троекратным отречением. То есть можно понять это место как некий «педагогический момент» по отношению к Петру, как настойчивое напоминание ему о его грехе и призыв подтвердить свое раскаяние.

Но все становится гораздо глубже, если мы посмотрим греческий текст Евангелия от Иоанна, 21-ю главу. Сразу только уточню, что Господь с Петром говорили по-арамейски, а в своем написанном по-гречески Евангелии апостол Иоанн Богослов наиболее точно передает смысл состоявшегося разговора, передает все его оттенки.

Когда апостол Петр отрекся от Христа, он отрекся от Него не только как от Сына Божия, но и как от близкого человека, учителя. А отношения такой близости выражаются глаголом филэ́о и существительным филиа. Но Христос после воскресения не спрашивает Петра о такой близости. Он спрашивает «любишь ли ты Меня», используя глагол агапáо, то есть любишь ли ты Меня как воплотившегося Бога, любишь ли ты Меня той возвышенной любовью, которой заповедано любить даже врагов.

Что же отвечает апостол Петр? Он отвечает «я Тебе друг», то есть тут используется греческий глагол филэ́о.

Господь второй раз спрашивает «любишь ли ты Меня», и снова в греческом тексте Евангелия тут используется глагол агапáо. То есть Христос опять спрашивает про возвышенную, духовную любовь. И снова Петр отвечает «я Тебе друг», снова его ответ передается греческим глаголом филэ́о.

А в третий раз Господь спрашивает: ты действительно Мне друг? То есть уже и Он использует глагол филэ́о, и Петр огорчается: он ведь дважды уже ответил: «я Тебе друг», и поэтому апеллирует к тому, что Христос всеведущ, все знает: Господи! Ты все знаешь; Ты знаешь, что я люблю Тебя.

Давайте разберемся, что именно тут происходит. Господь, обращаясь к Петру со словом агапáо, как бы говорит ему: ну ладно, как ученик учителя ты меня, видимо, больше не любишь, но хоть как Бога ты любишь меня? Ну ладно, нет уже той былой человеческой дружбы, но хоть высокая-то любовь, духовная любовь осталась? Петру, конечно, очень горько это слышать, при том, что упрек совершенно справедлив: он же действительно трижды, из страха, отрекся от своего Учителя. Но ведь он любит Иисуса не только как Бога, но и как друга! Поэтому дважды он на вопрос с использованием агапáо отвечает словом филэ́о. А когда в третий раз Господь уже использует глагол филэ́о, то есть спрашивает: ты действительно мне друг, Петр расстраивается: ну как, как убедить Господа в том, что он не врет, не притворяется, что по-прежнему считает Его своим Учителем, что испытывает по отношению к Нему не только высокую духовную любовь, но и дружескую? Поэтому и говорит: ну Ты же Бог мой и Господь, Ты же все ведаешь, ну так загляни в мое сердце, убедись, что я действительно люблю Тебя и как Бога, и как друга!

Кстати, тут есть интересная параллель с апостолом Иоанном. Тот, в отличие от Петра, от Христа не отрекался. В своем Евангелии, называя себя возлюбленным учеником Христа, чаще всего он использует глагол агапáо, подчеркивая возвышенность своей любви к Господу и Его любви к нему. Но есть одно место (Ин 20:2), когда он описывает, как вместе с Петром побежал к пустой гробнице Господа. Указывая, что сохранил верность Учителю, он называет себя «учеником, которого любил Иисус» с использованием греческого глагола филэ́о — в отличие от Петра, который трижды отрекся от Христа в ночь на пятницу.

О четвертом значении слова «любовь» Евангелие говорит нам чаще всего — и не случайно

Эпизод из 21-й главы Евангелия от Иоанна позволяет лучше понять смысл заповеди Христа о любви в Евангелии от Матфея: А Я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас (Мф 5:44).

Здесь в греческом тексте используется глагол агапáо (напомню, что арамейский оригинал до нас не дошел), то есть речь именно о возвышенной, духовной любви. Вообще, в Новом Завете почти всюду для обозначения любви применяется агапáо.

Но ведь практически всюду в новозаветном тексте агапáо означает любовь Бога к человеку и любовь человека к Богу! А тут вдруг этот глагол употребляется для указания на то, какой любовью люди должны любить людей. Что это значит?

А значит это то, что мы должны любить друг друга чистой любовью. Чистая же любовь, возвышенная любовь, несовместима с чем-либо темным, греховным. Именно из смысла греческого глагола агапáо (и контекста его употребления в Новом Завете) и вытекает знаменитая святоотеческая формулировка: «люби ближнего и ненавидь грех в нем».

Но такая любовь, между прочим, противоречит модным психологическим теориям, согласно которым правильно любить — значит принимать человека целиком, со всеми его недостатками, вообще не различать в нем света и тьмы.

Иногда эти теории апеллируют и к Священному Писанию: мол, там же сказано, что нужно возлюбить ближнего как самого себя, а себя ведь ты любишь со всеми твоими грехами, со всеми «тараканами» — ну так, значит, и другого человека принимай со всеми его минусами. Любишь его — ну так и «тараканов» его тоже люби!

Но ведь в том месте Ветхого Завета, на которое ссылаются, возлюби ближнего как самого себя (Лев 19:18), в греческом переводе тоже стоит глагол агапáо! То есть и себя нужно любить именно чистой, духовной любовью, такой любовью, которой следует любить Бога. А значит, мы должны любить себя не вместе со своими грехами, мы должны любить в себе Образ Божий, эта наша любовь к себе как раз и стимулирует нас преодолевать свою испорченность, становиться ближе к Богу... то есть, по сути, стремиться к святости.

Поэтому и любя ближнего, надо трезво видеть его грехи и страсти, любить его самого, а не язвы его души.

Вспомним, что агáпи — это любовь действенная, проявляющаяся в поступках, а не просто некие тонкие внутренние переживания. Поэтому, выстраивая отношения с тем, кого любишь, нельзя игнорировать его грехи и страсти, а уж тем более им потакать. Да, нам не дано своей волей исправить человека, но мы должны помогать ему идти к Богу, а не в противоположную сторону. И конечно, в молитве просить Бога, чтобы Он научил нас, как именно мы можем помочь этому человеку, как правильно воплотить в жизнь, в действия свою высокую духовную любовь к нему.

...Вот так оттенки греческого текста Нового Завета помогают нам лучше осмыслить свою веру и свои отношения с Богом и с людьми.

журнал Фома